Лермонтов

Этот эпизод со всеми подробностями (предложение поужинать на виду у неприятеля, чучело вместо часового — точнее, тела убитых солдат, долженствовавшие изображать охрану) мы встретим в любимом многими поколениями романе Дюма «Три мушкетера» (осада Ла-Рошели). Есть ли вероятность, что Дюма воспользовался историей, которую узнал о Лермонтове (а Дюма интересовался Россией и Лермотовым в частности; ему писала о нем графиня Ростопчина)? Кстати, еще одна характерная деталька: Лермонтов был мушкетером, как мы знаем, — командиром взвода 12-й мушкетерской роты Тенгинского пехотного полка…

Валерик

10 июля 1840 года отряд Галафеева подошел к деревне Гехи. Все окрестные поля были сожжены; затем русские разбили лагерь. Неприятель пытался подобраться ночью, но часовые обнаружили вылазку горцев, и она была отбита.

На заре 11 июля отряд выступил из лагеря. В главной колонне следовал обоз под сильным прикрытием. В лесистой местности отряд растянулся. Неприятеля не было видно. Авангард вступил в густой Гехинский лес и двинулся по узкой лесной дороге. Пару раз горцы стреляли, но сами не показывались. Однако эти выстрелы ясно говорили о том, что впереди отряд ожидает опасность.

Вышли на большую поляну в лесу. Впереди была видна река Валерик — «речка смерти», как ее называли в память кровопролитных стычек, проходивших на ней. Валерик протекал по самой опушке леса, в глубоких, совершенно отвесных берегах. Ее правый берег, ближний к отряду, был открыт. По левому тянулся лес, около дороги вырубленный. Здесь было удобное место для вражеской засады. Подойдя к мосту, артиллерия открыла огонь.

Впереди же
Все тихо — там между кустов
Бежал поток. Подходим ближе.
Пустили несколько гранат;
Еще подвинулись; молчат;
Но вот над бревнами завала
Ружье как будто заблистало;
Потом мелькнуло шапки две;
И вновь все спряталось в траве.
То было грозное молчанье,
Не долго длилося оно,
Но в этом странном ожиданье
Забилось сердце не одно…

(И опять это «сердце не одно», как в юношеском, очень беспомощном, стихотворении на смерть товарища: «И билося сердце в груди не одно, и в землю все очи смотрели…» Хорошо, что теперь это «не одно сердце» бьется хотя бы не в одной груди…)

Лермонтовские стихотворные описания военного быта и сражений всегда абсолютно точны и исключительно лаконичны; среди множества деталей и обстоятельств он неизменно отбирает наиболее выразительные и значимые, обозначает их двумя-тремя словами — и полная картина нарисована.

Небольшая поэма «Валерик» — на самом деле она без названия и обозначается по первой строке «Я к вам пишу случайно; право…» — наполовину посвящена сражению на «речке смерти». (Другая половина — собственно, письмо, разговор с любимой, навек недоступной, потерянной для поэта женщиной.)

После того как «пустили несколько гранат», ответа от неприятеля не последовало. На поляну выехал обоз. Отряд продвинулся еще немного вперед и наконец подошел к лесу на ружейный выстрел. Здесь было решено сделать привал, а пехоте предстояло проникнуть в лес и обеспечить переправу.

В этот самый момент чеченцы внезапно со всех сторон открыли огонь.

Войска побежали к лесу и неожиданно были остановлены. На крутых берегах реки неприятель загодя поставил завалы — срубы из бревен, откуда и производил свой убийственный огонь. Стреляли по офицерам и солдатам, двигавшимся по открытой местности. Единственный выход был в том, чтобы как можно скорее подобраться к неприятелю вплотную, перебраться через завалы. (Про Лермонтова потом не без ехидства говорили, что он ради удальства кидался на эти завалы верхом на белом коне.)

Начался рукопашный бой — в лесу и прямо в реке. Длился он часа два; это «дело» было не слишком большое, но очень кровопролитное. О собственном участии Лермонтов не пишет ни в стихотворениях, ни в письмах. Зато генерал Галафеев отмечал в донесении генерал-адъютанту Граббе (8 октября 1840 года): «Тенгинского пехотного полка поручик Лермонтов, во время штурма неприятельских завалов на реке Валерик, имел поручение наблюдать за действиями передовой штурмовой колонны и уведомлять начальника отряда об ее успехах, что было сопряжено с величайшею для него опасностью от неприятеля, скрывавшегося в лесу за деревьями и кустами. Но офицер этот, несмотря ни на какие опасности, исполнял возложенное на него поручение с отменным мужеством и хладнокровием и с первыми рядами храбрейших ворвался в неприятельские завалы».

Позднее, в начале осени, в письме Алексею Лопухину, Лермонтов кратко напишет об этом сражении (о себе — ни слова): «У нас были каждый день дела, и одно довольно жаркое, которое продолжалось 6 часов сряду… Вообрази себе, что в овраге, где была потеха, час после дела еще пахло кровью».