Лермонтов и Москва. Над Москвой великой, златоглавою

Отрывок из частного письма от 10 сентября извещает: «В Москве большой переполох; разошелся слух, что в разных частях города мрут от холеры… Зараза приняла чудовищные размеры. Университет, все учебные заведения, присутственные места были закрыты, публичные увеселения запрещены, торговля остановилась. Москва была оцеплена строгим военным кордоном и учрежден карантин. Кто мог и успел, бежал из города… Арсеньева с Лермонтовым оставались в Москве». Студент П.Ф. Вистенгоф в своих позднейших воспоминаниях отмечает: «Января 12 1831 года в Московском университете возобновились занятия, но лекции, как самими профессорами, так и студентами посещались неаккуратно».

В это время много пишет и Лермонтов. Так, после стихотворения «Могила бойца» следует приписка: «1830 год – 5-го октября во время холеры-morbus». В эти годы им написано несколько поэм и драматических произведений: «Последний сын вольности», «Азраил», «Ангел смерти», «Измаил-Бей», «Испанцы», «Странный человек» и много стихов. Как показывают ведомости, в университет Лермонтов приходил крайне нерегулярно, отдавая преимущество занятиям по русской и английской словесности, немецкому языку и лекциям по истории М.П. Погодина.

В первой половине февраля 1831 года произошла известная история с профессором М.Я. Маловым в Московском университете, красочно описанная А.И. Герценом в «Былом и думах». По словам Герцена, Малов был глупый, грубый и необразованный профессор. Отношение к нему студентов было враждебным: 16 марта 1831 года студенты просто изгнали Малова из аудитории, выбросив вслед за ним его калоши.

А вот что случилось на репетициях экзаменов по риторике, а также геральдике и нумизматике. Поэт обнаружил блестящую начитанность сверх программы, но одновременно с этим – незнание лекционного материала, да еще и вступил в пререкания с экзаменаторами. После объяснения с администрацией рядом с его фамилией в списке студентов появилась помета: «Consilium abeundi» («Посоветовано уйти»).

Таким образом, Лермонтова вынудили написать 1 июня 1832 года следующее прошение: «По домашним обстоятельствам более продолжать учения в здешнем Университете не могу, и потому правление Императорского Московского Университета покорнейше прошу, уволив меня из оного, снабдить надлежащим свидетельством для перевода в императорский Санкт-петербургский университет». 6 июня 1832 года ему было выдано свидетельство об увольнении. В ноябре того же года в Санкт-Петербурге Лермонтов поступил в Школу гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров.

Около этого времени умер отец поэта Юрий Петрович Лермонтов в своем имении в Тульской губернии. Первое официальное упоминание о его кончине, последовавшей в конце 1831 или в начале 1832 года, находим в названном уже в моем рассказе труде литературоведа В.А. Мануйлова «Хронологическая канва жизни М.Ю. Лермонтова»: «1832 год. Мая до 20-го. «Тульскому губернскому предводителю Елецкого помещика подполковника и кавалера Григория Васильева сына Арсеньева прошение» о том, что «после смерти… капитана Юрия Петровича Лермантова остался сын Михайла, достигший уже до 18-летнего возраста». Просьба внести его «в дворянскую родословную книгу Тульской губернии». « Труды Тульской губернской ученой архивной комиссии». Тула, 1915, стр. 91».

Назвав имя доктора филологических наук В.А. Мануйлова (а обе его диссертации посвящены творчеству Лермонтова), я хочу сказать читателю несколько слов об этом замечательном ученом. Он пережил блокаду Ленинграда, не покинув не только город, но и стены Пушкинского Дома, где ночевал и трудился в холодных залах Лермонтовского музея, буквально спасая его от налетов фашистской авиации, гася на крыше здания зажигательные бомбы.

Виктор Андроникович Мануйлов был еще и увлеченным хиромантом. Его абсолютно точные предсказания человеческих судеб по линиям ладоней в свое время поражали многих. А в числе его «пациентов» были, например, Сергей Есенин, Алексей Толстой, Анна Ахматова, многие политики и государственные деятели.

Ошибся Мануйлов лишь однажды, гадая по руке великой балерины Галины Улановой. Он предсказал ей кончину в 17 лет. «Но мне уже значительно больше», – возразила ему знаменитая танцовщица. Долго размышлял по этому поводу профессор Мануйлов, но вскоре все объяснилось: Уланова работала над партией Жизели в одноименном балете и так вжилась в образ, что сценическая судьба героини (а она по сюжету погибает именно в 17 лет) отразилась на рисунке линий ладони. Я думаю, что пророком Мануйлова сделала его неутомимая работа над изучением творчества Лермонтова. Ведь великий поэт был истинным пророком, равно как его дальний шотландский предок Томас Лермонт…