Лермонтов. Исследования и находки

В одном из писем 1841 года Белинский высказывал опасение, позволит ли цензура напечатать в журнале это патриотическое стихотворение: настолько отличалась любовь Лермонтова к родине, его народолюбие от официального патриотизма, утверждавшего самодержавие, православие и народность в ее националистическом смысле. Добролюбов писал, что Лермонтов, «умевши рано постичь недостатки современного общества, умел понять и то, что спасение от этого ложного пути находится только в народе»[1055]. И доказательство этому видел в стихотворении «Родина», в котором Лермонтов, по его словам, «становится решительно выше всех предрассудков патриотизма и понимает любовь к отечеству истинно, свято и разумно».

В кровопролитных боях на Кавказе Лермонтов проявлял хладнокровие и отменное мужество. Он, о котором в петербургских салонах говорили как о человеке неприятном, высокомерном, насмешливом, читал скромным кавказским офицерам «Демона» в походной палатке. И долго спустя после смерти поэта боевые товарищи вспоминали его со слезами на глазах и уверяли, что характер поэта был полон женской деликатности и юношеской горячности.

Год, проведенный в кавказских походах — в Чечне, — принес русской поэзии несколько гениальных поэтических изображений повседневной солдатской жизни.

Чу — дальний выстрел! Прожужжала
Шальная пуля…. славный звук…
Вот крик — и снова все вокруг
Затихло… Но жара уж спала,
Ведут коней на водопой,
Зашевелилася пехота;
Вот проскакал один, другой!
Шум, говор. Где вторая рота?
Что, вьючить? — что же капитан?
Повозки выдвигайте живо!
Савельич!'' — «Ой ли?» — «Дай огниво!» —
Подъем ударил барабан —
Гудит музыка полковая;
Между колоннами въезжая,
Звенят орудья. Генерал
Вперед со свитой поскакал…

В этом стихотворном рассказе о сражении на реке Валерик и в «Завещании» Лермонтов с новой силой раскрыл величие обыкновенных людей.

А царь тем временем отдал распоряжение, чтобы поэта не отпускали с фронта и не давали случая отличиться. Он отказывал Лермонтову в наградах и не пускал в отставку. Можно было рассчитывать только на ранение.

Пока Лермонтов воевал на Кавказе, в Петербурге появилась в свет книга его стихотворений. Мало кто вступал в литературу с таким стихотворным сборником, в котором не было ни одной хотя бы относительно слабой вещи. Лермонтов включил в книгу два с половиной десятка стихотворений, «Песню про царя Ивана Васильевича…» и «Мцыри».

Белинский напечатал об этой книге замечательную статью, в которой писал: «Великий поэт, говоря о себе самом, о своем я, говорит об общем — о человечестве, ибо в его натуре лежит все, чем живет человечество». «Мы узнаем в нем поэта русского, народного, в высшем и благороднейшем значении этого слова, — писал он о Лермонтове, — поэта, в котором выразился исторический момент русского общества»[1056].

Народными Белинский считал не только «Песню про царя Ивана Васильевича…» и «Бородино», но и «Демона», и «Думу», и лирические стихотворения Лермонтова, ибо «исторический момент русского общества» выразился в них с не меньшей силой, чем в тех произведениях, в которых поэт говорит о народе или же от лица народа.

Именно поэтому и в романтических образах поэзии Лермонтова Белинский видел конкретно-историческое содержание. В образе Демона он ощущал «беспощадный разум» Лермонтова и находил в поэме «миры истин, чувств, красот… роскошь картин, богатство поэтического одушевления, превосходные стихи, высокость мыслей, обаятельную прелесть образов…»[1057].

«Не далеко то время, — писал он о Лермонтове, — когда имя его в литературе сделается народным именем, и гармонические звуки его поэзии будут слышимы в повседневном разговоре толпы, между толками ее о житейских заботах…»[1058]

Статья о стихотворениях Лермонтова появилась в «Отечественных записках» в то время, когда Лермонтов после короткого отпуска, разрешенного ему для свидания с бабушкой, в последний раз уезжал из Петербурга в кавказскую ссылку. Срок пребывания в столице кончился: Бенкендорф предписал поэту покинуть столицу в сорок восемь часов.

Накануне отъезда Лермонтов заехал проститься со своим другом — писателем В. Ф. Одоевским. Он был грустен и говорил о скорой смерти. Одоевский успокаивал опечаленного поэта и на прощание подарил ему небольшой альбом в коричневом кожаном переплете. Все страницы этого альбома были чистые. На первой странице Одоевский сделал надпись: «Поэту Лермонтову дается сия моя старая и любимая книга с тем, чтобы он возвратил мне ее сам, и всю исписанную».

Если поэт должен был возвратить эту книжку «сам», значит, он говорил Одоевскому, что самому ему книжку возвратить уже не придется!