До сих пор в городе нет музея Лермонтова, а что творится ныне с единственным уцелевшим домом, где подолгу жили и сам поэт, и его бабушка, на Садовой, 61, любителям поэзии Лермонтова лучше и не знать. Он разрушается на глазах, а ведь именно в этом доме были написаны бессмертные "Смерть Поэта", "Демон", "Герой нашего времени", "Бородино". Ныне в этом заброшенном пустом доме обитают азиатские гастарбайтеры.
Даже если к двухсотлетию и построят на его месте новую гостиницу, оставив исторический фасад здания, будет ли там открыт, наконец, музей? Ведь был же первый в России музей Михаила Лермонтова открыт в здании Николаевского кавалерийского училища, бывшей Школы гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров, где два года учился юнкер Лермонтов, и неплохой музей. Но после октября 1917 года, естественно, кавалеристов прикрыли, а большинство уцелевших материалов лермонтовского музея передали в Пушкинский Дом, где они хранятся и поныне. Готовая музейная экспозиция. Но отдаст ли Пушкинский Дом эти, не им собранные, лермонтовские фонды? Впрочем, может, не будет ни музея, ни дома, который вот-вот рухнет. Стоит дом ныне расселенный, с отключенными инженерными сетями. У кого-то есть коммерческий расчет на то, что он может быть признан аварийным и под этим предлогом снесен. Шикарный участок под застройку! Хотя о мемориальной квартире Лермонтова в этом доме речь шла уже лет тридцать.
Не везет Лермонтову в Петербурге. Может, город мстит за его первые стихи о нем?
В этом стихотворении, посланном в 1832 году из Петербурга в Москву С. А. Бахметевой, Лермонтов делится своими первыми — крайне неблагоприятными — впечатлениями от Северной столицы. Начинается стихотворение вроде бы самыми благостными словами:
Павел, который должен был передать послание, — родственник Лермонтова по его бабушке Е. А. Арсеньевой (сын ее сестры), Павел Александрович Евреинов.
Михаил Лермонтов довольно часто сопоставлял в своем сознании Петербург с Москвой — городом, к которому испытывал неизменную и глубокую привязанность: "…Москва есть и всегда будет моя родина. — Я в ней родился, в ней много страдал, в ней был чрезмерно счастлив".
В стихотворении Лермонтова сравнение двух городов перерастает в прямое противопоставление двух укладов жизни — московского, сохраняющего дружескую откровенность и радушие, традиционную русскость, и петербургского, где царит дух казенной, обезличенной холодности и где отличительными чертами становятся себялюбие и бездушие. Вместо дивного послания мы видим явное неприятие Северной столицы. В той или иной форме эта неприязнь к Петербургу осталась у Михаила Лермонтова навсегда. Да и ему все большие неприятности шли из Петербурга, из придворных кругов.
Он еще много чего написал в Петербурге — и "Мцыри", и "Героя нашего времени", и "Демона", но действие их разворачивается на близком ему по духу вольнолюбивом Кавказе. Разве что замолчанная пьеса "Маскарад" как бы развернула во всю ширь и глубь тему стихотворения "1 января". Но об этом позже…
"Печальный демон, дух изгнанья…"
Пожалуй, никто не будет отрицать, поэма "Демон" — главное поэтическое творение Михаила Лермонтова. Шедевр мировой поэзии. Я не собираюсь сейчас писать литературоведческую статью, это иной жанр. Но поэма "Демон" — это и значительная часть жизни Лермонтова, веха в его биографии. Да и работал он над этой поэмой с 1829 года до самого конца своей жизни.
Историки литературы и литературоведы немало писали и пишут о влиянии на поэму "Демон" и пушкинских стихов "Ангел" (1827) и "Демон" (1823), и байроновского "Каина", и "Фауста" Гете, и "Потерянного рая" Мильтона… Всё так. Но не будем вечно искать у наших русских гениев те или иные заимствования. Интереснее проследить демоническое начало в судьбе самого Лермонтова. Иные историки и литературоведы из самых добрых побуждений переводят само "демоническое начало" как некую дерзость, вольность. Увы, не будем скрывать: в демонизме всегда есть и богоборческое начало.
Прислушаемся к самому поэту. Как-то князь В. Ф. Одоевский его спросил:
— Скажите, Михаил Юрьевич, с кого вы списали вашего Демона?
На что поэт шутливо ответил:
— С самого себя, князь, неужели вы не узнали?