Лермонтов. Мистический гений

Начнем с того, что еще зимой 1839 года на вечеринке у вюртембергского посланника Гогенлоэ барон д’Андре поинтересовался у А. И. Тургенева, насколько соответствует истине мнение, что стихотворение Лермонтова "Смерть Поэта" направлено не только против убийцы Пушкина Дантеса, а против всех французов. Барон д’Андре дал понять, что этим интересуется сам посол Франции, господин Проспер де Барант. Как всегда, истинные причины такого запроса навсегда покрыты тайной. Со дня гибели Пушкина прошло два года, стихотворение "Смерть Поэта" ходило в тысячах списков и наверняка достигло посольства Франции. Скорее, французскому послу хотелось узнать мнение светских кругов о самом поэте. Тургенев поспешно пообещал барону поговорить с Лермонтовым и взять у него текст стихотворения. Когда Тургенев обратился к Михаилу Лермонтову с таким вопросом, поэт через день ему прислал текст "Смерть Поэта", сопроводив его запиской: "Посылаю Вам ту строфу, о которой Вы мне вчера говорили, для известного употребления, если будет такова Ваша милость". Баранта интересовало, очевидно, и мнение русского дворянства об этом стихотворении.

Кто-то же напомнил французскому послу, вряд ли серьезно занимающемуся русской поэзией, о стихотворении, кто-то же истолковал его как оскорбительное для Франции. Но, очевидно, не один Тургенев спешно кинулся разузнавать подробности стихотворения Лермонтова. Позже Тургенев рассказывал князю Вяземскому: "Через день или два, кажется, на вечеринке или бале уже самого Баранта, я хотел показать эту строфу Андрэ, но он прежде сам подошел ко мне и сказал, что дело уже сделано, что Барант позвал на бал Лермонтова, убедившись, что он не думал поносить французскую нацию…" Вроде бы требовалось убедиться в благонадежности известного поэта, дабы его приглашать на балы в посольство. Всё может быть.

Это говорит прежде всего о том, что к 1839 году положение поэта в обществе уже достигло самых высоких степеней. Не замечать его иностранные дипломаты не могли. К примеру, после дуэли с молодым Барантом тот же вюртембергский посланник Гогенлоэ писал своему королю 22 марта 1840 года, что поэт "возбуждает некоторый интерес достаточно замечательным поэтическим талантом". Итак, на новогодний бал во французском посольстве поэт Михаил Лермонтов был приглашен. Позже друзья Лермонтова упрекали Тургенева, что он ввязался в эту историю, связал поэта с Барантами, да и вообще зачем-то обсуждал с французским послом его стихи о гибели Пушкина. Тургенев уже оправдывался перед Вяземским: "Я был вызван к изъявлению моего мнения самим Барантом". И заканчивал горячим уверением: "Вот тебе правда, вся правда и ничего кроме правды. Прошу тебя и себя, и других переуверить, если, паче чаяния, вы думаете иначе".

Вообще-то А. И. Тургенев — гражданин России и его никак не мог "вызвать к себе для изъявления его мнения" никакой французский посол. Но таковы были нравы многих русских дворян. Это на своего императора можно было и заговоры, и покушения готовить, а перед французским послом надо стоять навытяжку. Так и нынче наши вольнодумцы перед американским послом навытяжку стоят.

Вряд ли барон Проспер де Барант предполагал, что приглашение на балы молодого талантливого поэта Михаила Лермонтова закончатся дуэлью с его сыном. Если откровенно, дуэль французскому послу была не нужна. Эта дуэль могла повлечь удаление посла из Петербурга. Между Россией и Францией и так были натянутые отношения. Император Николай I явно недолюбливал короля Франции Луи Филиппа. К тому же барон и сам был неплохим писателем и даже дружил с Пушкиным. Он присутствовал при выносе тела покойного поэта и отпевании его в церкви. В. А. Жуковский в письме С. Л. Пушкину от 15 февраля 1837 года заметил: "Пушкин по своему гению был собственностью не одной России, но целой Европы; потому-то и посол французский (сам знаменитый писатель) приходил к дверям его с печалью собственной; и о нашем Пушкине пожалел как будто о своем". П. А. Вяземский тоже пишет А. И. Тургеневу: "Чем поддержал Барант свое неотъемлемое и незаимствованное достоинство во время пребывания его в Петербурге? Ничем, за исключением живого участия, которое он оказал в горе нашем о Пушкине". Как говорили, барон Барант входил в число его "близких и высоко ценимых собеседников-европейцев".