Лермонтов. Мистический гений

Мишель горделиво писал в 1827 году своей тетушке М. А. Шан-Гирей в Пензенскую губернию: «Милая тетенька! Наконец настало то время, которое вы столь ожидаете, но ежели я к вам мало напишу, то это будет не от моей лености, но от того, что у меня не будет время. Я думаю, что вам приятно будет узнать, что я в русской грамматике учу синтаксис и что мне дают сочинять; я к вам это пишу не для похвальбы, но собственно оттого, что вам это будет приятно. В географии я учу математическую по небесному глобусу, градусы, планеты, ход их и пр. Прежнее учение истории мне очень помогло. Заставьте, пожалуйста, Екима рисовать контуры; мой учитель говорит, что я еще буду их рисовать с полгода; но я лучше стал рисовать; однако ж мне запрещено рисовать свое. Катюше, в знак благодарности за подвязку, посылаю ей бисерный ящик моей работы. Я еще ни в каких садах не бывал, но я был в театре, где я видел оперу „Невидимку“, ту самую, что я видел в Москве 8 лет назад; мы сами делаем театр, который довольно хорошо выходит, и будут восковые фигуры играть (сделайте милость, пришлите мои воски); я нарочно замечаю, чтобы вы в хлопотах не забыли, я думаю, что эта пунктуальность не мешает; я бы приписал к братцам здесь, но я им напишу особливо; Катюшу же целую и благодарю за подвязку.

Прощайте, милая тетенька, целую ваши ручки и остаюсь ваш покорный племянник.

М. Лермонтов».

Перезимовали они всем семейством на Сретенке, а весной Арсеньева сняла маленький домик на Поварской (недалеко от нынешнего Дома литераторов), прямо напротив своих родственников Столыпиных. В доме Столыпиных жили вдова ее брата с детьми и ее сестра Елизавета Верещагина с дочерью. На Поварской маленький Мишель и готовился к поступлению в пансион. Оттуда и писал письма тетушке Марии Акимовне Шан-Гирей, руководившей обучением Мишеля в Тарханах. Позже в Москву приехал и его друг с самых детских лет Аким Шан-Гирей, который вспоминал:

«В 1827 году она [бабушка] поехала с Мишелем в Москву для его воспитания, а через год и меня привезли к ним. В Мишеле нашел я большую перемену, он был уже не дитя, ему минуло 14 лет; он учился прилежно. Месье Жандро, гувернер, почтенный и добрый старик, был однако строг и взыскателен и держал нас в руках; к нам ходили разные другие учители, как водится. Тут я в первый раз увидел русские стихи у Мишеля, Ломоносова, Державина, Дмитриева, Озерова, Батюшкова, Крылова, Жуковского, Козлова и Пушкина; тогда же Мишель прочел мне своего сочинения стансы К***, меня ужасно интриговало, что значит слово стансы и зачем три звездочки? Однако ж промолчал, как будто понимаю. Вскоре была написана первая поэма „Индианка“ и начал издаваться рукописный журнал „Утренняя заря“, на манер „Наблюдатель“ или „Телеграф“ как следует, с стихотворениями и изящною словесностью, под редакцией Николая Гавриловича; журнала этого вышло несколько нумеров, по счастию, пред отъездом в Петербург, все это было сожжено, и многое другое, при разборе старых бумаг».

Из Тархан Мишель привез с собой тетрадь в голубом бархатном переплете, куда охотно записывал запомнившиеся ему стихи. А позже свои переводы из полюбившихся поэтов…

После поступления в пансион Арсеньевы сняли просторный дом на Малой Молчановке в доме купца Петра Чернова, построенном после окончания войны 1812 года (сейчас здесь Дом-музей М. Ю. Лермонтова). Здесь Лермонтов прожил с августа 1829 года по июль 1832 года, до своего отъезда в Санкт-Петербург.

В пансион Михаил Лермонтов благополучно поступил сразу в 4-й класс в 1828 году. В пансионе же и появились его первые, еще подражательные стихи, написаны поэмы «Корсар», «Кавказский пленник» и «Черкесы», первые варианты поэмы «Демон».

Еще с детства Мишель был увлечен театром. Когда в пятилетнем возрасте бабушка привезла его первый раз в Москву и сводила на фантастическую оперу Кавоса «Князь-невидимка», постановка поразила его воображение, и он на всю жизнь всерьез увлекся театром. В период учебы в пансионе он затеял со своими товарищами театр марионеток, лепил из воска кукол. Насколько я понимаю, Михаил Лермонтов поначалу в будущем видел себя прежде всего не поэтом, а драматургом. Может, и стал бы великим русским драматургом. Увы, его драматургические произведения не интересовали театры. Да и театральная цензура была еще более свирепая, чем литературная. В отличие от пьес Гоголя и Грибоедова, великолепный лермонтовский «Маскарад» так и не увидел сцены при жизни автора. Увидели бы его пьесы сцену, и пошла бы жизнь у Михаила Лермонтова совсем по-другому. Театральность всегда присутствовала в его бытии.