Лермонтов. Мистический гений

«А вы, надменные потомки / Известной подлостью прославленных отцов…» — имел же в виду Михаил Лермонтов и кого-то конкретно из отцов, прославленных неблаговидными поступками. «Пятою рабскою поправшие обломки / Игрою счастия обиженных родов» — не так ли попирали пятою его родного отца Юрия Петровича?

Не буду всё сводить к этому родовому противостоянию Лермонтовых и Столыпиных. Конечно, имелась в виду и вся придворная аристократия, и этот напыщенный высший свет. Имелось в виду и чуждое русскому национальному мышлению, русской культуре рабски пресмыкающееся перед западными новинками офранцуженное дворянство. Дело тут не в той или иной крови, текущей в Дантесе, Пушкине или самом Лермонтове. Можно и с толикой африканской крови стать истинно русским поэтом. Но ведь Дантес не знал и не хотел знать русского языка. Не желал знакомиться с русской литературой. И даже по чьей-то поблажке, вопреки закону, принимая на службу в русский кавалергардский полк, его освободили от экзамена по русскому языку. Не случайно в черновиках к «Смерти Поэта» остались и такие, позже не вошедшие сточки:

(Его душа в краю чужом)
Его душа в заботах света
Ни разу не была согрета
Восторгом русского поэта,
Глубоким, пламенным стихом.

Так что это был и протест русского национального сознания. А такого ни тогда, ни сейчас никому не прощали. Вскоре его участь была решена. 27 февраля вышел царский приказ, по которому лейб-гвардии Гусарского полка корнет Лермонтов переводился тем же чином на Кавказ в Нижегородский драгунский полк. Для него это тоже было выбором судьбы. В том же 1837 году, уже после появления стихотворения «Смерть Поэта» и крайне резкой реакции императора, он пишет, осмысливая свой путь, стихотворение «Не смейся над моей пророческой тоскою…»:

Не смейся над моей пророческой тоскою.
Я знал: удар судьбы меня не обойдет;
Я знал, что голова, любимая тобою,
С твоей груди на плаху перейдет;
‹…›
Но я без страха жду довременный конец, —
Давно пора мне мир увидеть новый.
Пускай толпа растопчет мой венец:
Венец певца, венец терновый!..

Он писал не просто стихотворение «Смерть Поэта», он писал о терновом венце Пушкина, о своем терновом венце тоже. Вот так пророчески и отозвался он и на свою гибель, и на гибель любимого им поэта, не очень-то заботясь о соответствии деталей. Пусть буквоеды укоряют, что не «с свинцом в груди» погиб Пушкин, ибо ранение было в живот. Не об этом речь. Вся образованная Россия сначала замерла после ранения и смерти Пушкина, а вскоре стала жадно читать стихи никому до этого не известного поэта Михаила Лермонтова. Как писал известный литератор XIX века Александр Васильевич Дружинин, поэт «…в жгучем, поэтическом ямбе первый оплакал поэта, первый кинул железный стих в лицо тем, которые ругались над памятью великого человека».

Нынче иные новоявленные лермонтоведы обвиняют все советское литературоведение в излишней идеализации Лермонтова, в излишней идеологизации его творчества. Но все, даже самые крайние идеологические версии о творчестве поэта и его гражданственности, о его постоянном противостоянии с придворным «светом» возникли не в советское время, а вскоре после его гибели или же спустя достаточно короткое время.

Это касается и истории возникновения стихотворения «Смерть Поэта». Не случайно стихотворение как бы перекликается с пушкинским «Андреем Шенье». Дело даже не в поэтической перекличке, скорее в общей теме — гибель поэта. Изыми из стихотворения строки о беглецах, заброшенных к нам на ловлю счастья и чинов, и всё остальное можно отнести… к самому Лермонтову, к другим, трагически погибшим русским поэтам. «Один, как прежде…» — пожалуй, это подходит ближе самому Лермонтову, нежели далеко не одинокому Александру Пушкину. Но, конечно, поверяя своей душой поэта все эти позоры мелочных обид, обращался в своем стихотворении прежде всего к памяти великого старшего собрата.

Говорят, Пушкин успел познакомиться с ранней лирикой Лермонтова и даже познакомиться с самим поэтом. По крайней мере, так считал Белинский. Но даже если это не так, сам Лермонтов чрезвычайно высоко ценил всё творчество Пушкина. Потому и не вынесла его душа поэта гибели своего кумира. Потому и не побоялся он пустить в распространение заключительные 16 строк. «Вы, жадною толпой стоящие у трона, / Свободы, Гения и Славы палачи! / Таитесь вы под сению закона, / Пред вами суд и правда — всё молчи!..» Как это напоминает сегодняшнее время! Пожалуй, Лермонтов сегодня — самый современный поэт!