Читаем Лермонтов: Один меж небом и землёй полностью

Лермонтов: Один меж небом и землёй

А далее идут блаженства 21 — летнего Лермонтова:

Блажен, кто верит счастью и любви,Блажен, кто верит небу и пророкам…Блажен, кто думы гордые своиУмел смирить пред гордою толпою…Блажен, кто не склонял чела младого,Как бедный раб, пред идолом другого!..Блажен, кто вырос в сумраке лесов,Как тополь дик и свеж…Блажен, кто посреди нагих степейМеж дикими воспитан табунами;Кто приучен был на хребте коней,Косматых, лёгких, вольных, как над намиЗлатые облака, от ранних днейНоситься…Блажен!.. Его душа всегда полнаПоэзией природы, звуков чистых;Он не успеет вычерпать до днаСосуд надежд <…>И не решится от одной лишь скукиПисать стихи, марать в чернилах руки, —Или, трудясь, как глупая овца,В рядах дворянства, с рабским униженьем,Прикрыв мундиром сердце подлеца, —Искать чинов, мирясь с людским презреньем,И поклоняться немцам до конца…И чем же немец лучше славянина?Не тем ли, что куда его судьбинаНи кинет, он везде себе найдётОтчизну и картофель?.. Вот народ:И без таланта правит и за деньги служит,Всех давит сам, а бьют его — не тужит!

Похоже, после весьма «воспитанных» молодых людей петербургского света, что производят впечатление «французского сада… в котором… хозяйские ножницы уничтожили всякое различие между деревьями», Лермонтов находит и другой сорт сограждан — поклоняющихся «немцам до конца». Два сапога пара: что офранцуженность, что онемеченность. Лермонтов чует прагматизм нового времени, кумир коего голимая выгода, польза, барыш, — и напрямую говорит, что враг — возомнивший себя учителем иностранец:

Вот племя: всякий чёрт у них барон!И уж профессор — каждый их сапожник!И смело здесь и вслух глаголет он,Как Пифия, воссев на свой треножник!Кричит, шумит… Но что ж? Он не рождёнПод нашим небом; наша степь святаяВ его глазах бездушных — степь простая…

Ему ли, рождённому в сожжённой, но не покорившейся Наполеону, Москве, не помнить того, что несёт его отчая память!..

Окончание поэмы «Сашка» словно бы перекликается с её началом, где, едва заговорив о герое повести, Лермонтов тут же про него позабыл, чтобы пропеть гимн родному городу:

Москва, Москва!.. люблю тебя, как сын,Как русский, — сильно, пламенно и нежно!..

С высоты Ивана Великого…

Как русский… сильно, пламенно и нежно…

На чистом и светлом взлёте духа вырываются такие слова!

Это — из неразгласимого, из самых сокровенных глубин, где родниковой незамутнённости и свежести чувство.

Редкое — для Лермонтова — признание, а стало быть, тем более достоверное.

И — совершенно органичное ему, его душе.

Незадолго до «Сашки», в 1834 году, он написал, по заданию преподавателя юнкерской школы, сочинение «Панорама Москвы». Неизвестно, то ли учитель по фамилии Плаксин подсказал эту тему двадцатилетнему юнкеру, то ли сам поэт выбрал её себе. Было бы естественно предположить, что выбор был за Лермонтовым, ведь Москва его родной город и про неё он никогда не забывал, где бы ни жил и ни скитался: в Тарханах, в Петербурге, на Кавказе.

Поразительно, откуда, с какого места Лермонтов глядит на Москву. Разумеется, это Кремль, кремлёвский холм над Москвой-рекой, сердце города… — но и там поэт избирает самую вершину — колокольню Ивана Великого, это стройное, бело-золотое чудо градостроения и московских сорока сороков, высочайшую точку древней русской столицы.

Перейти на страницу: