Лермонтов. Тоска небывалой весны

«Лермонтов принадлежал к людям, которые не только не нравятся с первого взгляда, но даже поселяют против себя довольно сильное предубеждение. Было много причин, по которым и мне он не полюбился с первого разу. Сочинений его я не читал, потому что до стихов, да и вообще до книг, не охотник, его холодное обращение казалось мне надменностью, а связи его с начальствующими лицами и со всеми, что терлось около штабов, чуть не заставили меня считать его за столичную выскочку. Да и физиономия его мне не была по вкусу, – впоследствии сам Лермонтов иногда смеялся над нею и говорил, что судьба будто на смех послала ему общую армейскую наружность. На каком-то увеселительном вечере мы чуть с ним не посчитались очень крупно, – мне показалось, что Лермонтов трезвее всех нас, ничего не пьет и смотрит на меня насмешливо. То, что он был трезвее меня, – совершенная правда, но он вовсе не глядел на меня косо и пил, сколько следует, только, как впоследствии оказалось, на его натуру, совсем не богатырскую, вино почти не производило никакого действия. Этим качеством Лермонтов много гордился, потому что и по годам, и по многому другому он был порядочным ребенком. Мало-помалу мое неприятное впечатление стало изглаживаться. Я узнал события его прежней жизни, узнал, что он по старым связям имеет много знакомых и даже родных на Кавказе, а так как эти люди знали его еще дитятей, то и естественно, что они оказывались старше его по служебному положению» (Р. И. Дорохов).

С 6 июля по 2 августа Лермонтов принимал участие в целом ряде стычек и сражений. Насколько было опасно, можно прочесть в воспоминаниях Николая Лорера: «Владимир Николаевич Лихарев был в стрелках с Лермонтовым, тогда высланным из гвардии. Сражение приходило к концу, и оба приятеля шли рука об руку, споря о Канте и Гегеле, и часто, в жару спора, неосторожно останавливались. В одну из таких остановок вражеская пуля поразила Лихарева в спину навылет, и он упал навзничь».

«Поклонники пророка делали затруднения на каждом шагу: то засядут за вековыми деревьями и, оттуда, встретив гостей меткими выстрелами, скроются в лесной чаще, не вступая в рукопашный бой; то старались не допускать русских до воды, если берега представляли удобные условия для прикрытия. Солдатам не раз приходилось запасаться водой под неприятельскими выстрелами.

Случалось, во время привалов какой-нибудь отважный мюрид вызывал русских на бой. Этот род рыцарских поединков практиковался, несмотря на официальное его запрещение. Чеченцы на запрет не обращали, конечно, внимания, а из русских находились охотники принимать вызовы. В таких «забавах» выбыло из строя более двадцати человек.

На одной из стоянок Лермонтов предложил Льву Пушкину, Сергею Долгорукову, Михаилу Пущину и другим пойти поужинать за черту лагеря. Это было небезопасно. Компания взяла с собой денщиков, несших продукты и вина, и расположилась в ложбинке за холмом. Лермонтов, руководивший всем, уверял, что выставил для предосторожности часовых и указывал на одного казака, фигура которого виднелась сквозь вечерний туман. С предосторожностями был разведен огонь, причем особенно старались сделать его незаметным со стороны лагеря. Пили и ели, беседуя о происшествиях последних дней и возможности нападения со стороны горцев. Лев Пушкин и Лермонтов сыпали остротами и комическими рассказами, особенно весел и в ударе был Лермонтов. От выходок его катались со смеху, забывая всякую осторожность. На этот раз все обошлось благополучно. Под утро, возвращаясь в лагерь, Лермонтов признался, что видневшийся часовой был не что иное как поставленное им наскоро сделанное чучело, прикрытое тонкой и старой буркой» (П.А. Висковатов).

Самое значительное сражение произошло 11 июля на реке Валерик. Как большинство небольших рек на Кавказе, она была бурной, но неглубокой и неширокой.