Лермонтов в жизни

Очевидно, он одет был не в парадную форму. У него на шее был небрежно повязан черный платок, военный сюртук без эполет был не нов и не доверху застегнут, и из-под него виднелось ослепительной свежести тонкое белье.

Мы говорили до тех пор по-французски, и Олсуфьев, говоря по-французски, представил меня вошедшему. Обменявшись со мною несколькими беглыми фразами, он сел с нами обедать. При выборе кушаньев и в обращении к прислуге он употреблял выражения, которые в большом ходу у многих, чтобы не сказать у всех русских, но которые в устах этого гостя – это был Михаил Лермонтов – неприятно поразили меня. Эти выражения иностранец прежде всего научается понимать в России, потому что слышит их повсюду и беспрестанно, но ни один порядочный человек – за исключением грека или турка, у которых в ходу точь-в-точь такие выражения, – не решится написать их в переводе на свой родной язык.

Фр. Боденштадт 2. С. 319—320

…Лермонтов снова приехал в Москву. Я нашел его у Розена. Мы долго разговаривали. Воспоминания Кавказа его оживили. Помню его поэтический рассказ о деле с горцами, где был ранен Трубецкой… Его голос дрожал, он был готов прослезиться. Потом ему стало стыдно, и он, думая уничтожить первое впечатление, пустился толковать, почему он был растроган, сваливая все на нервы, расстроенные летним жаром. В этом разговоре он был виден весь.

Ю. Ф. Самарин – И. С. Гагарину.

3 августа 1841 г.

(Здесь и далее цит. по: Новое слово. 1894. № 2. С. 58—59)

Я уже знал и любил тогда Лермонтова по собранию его стихотворений, вышедших в 1840 году, но в этот вечер он произвел на меня столь невыгодное впечатление, что у меня пропала всякая охота ближе сойтись с ним. Весь разговор, с самого его прихода, звенел у меня в ушах, как будто кто-нибудь скреб по стеклу.

Фр. Боденштадт 2. С. 320

Вечером, часов в девять, я занимался один в своей комнате. Совершенно неожиданно входит Лермонтов. Он принес мне свои стихи для «Москвитянина» – «Спор». Не знаю почему, мне особенно было приятно видеть Лермонтова в этот раз. Я разговорился с ним. Прежде того какая-то робость связывала мне язык в его присутствии.

Ю. Ф. Самарин – И. С. Гагарину.

3 августа 1841 г.

Садовский говорил мне, что раз за кулисы Малого театра пришел офицер и спросил, где уборная Щепкина. П. М. указал ему ход и узнал после, что это был Лермонтов. Садовский его больше никогда не видел.

А. А. Стахович.Клочки воспоминаний. М., 1904. С. 112

С Лермонтовым Михаил Семенович (Щепкин) сблизился во время недолгого пребывания его в Москве перед смертью.

А. И. Урусов.Кончина Щепкина //

Библиотека для чтения. 1863. № 7. С. 77

Я никогда не мог, может быть, ко вреду моему, сделать первый шаг к сближению с задорным человеком, какое бы он ни занимал место в обществе, никогда не мог простить шалости знаменитых и талантливых людей только во имя их знаменитости и таланта. Я часто убеждался, что можно быть основательным ученым, сносным музыкантом, поэтом или писателем и в то же время невыносимым человеком в обществе. У меня правило основывать мнение о людях на первом впечатлении, но в отношении Лермонтова мое первое неприятное впечатление вскоре совершенно изгладилось приятным.

Не далее как на следующий вечер я встретил его в гостиной г-жи Мамоновой, где он предстал передо мной в самом привлекательном свете, так как он вполне умел быть любезным.

Фр. Боденштадт 2. С. 320—321

Простившись с Владикавказом, я (…) приехал жить в Москву (…), тратя время на обеды, поездки к цыганам и загородные гуляния и почти ежедневные посещения Английского клуба, где играл в лото по 50 руб. асс. ставку и почти постоянно выигрывал. Грустно вспоминать об этом времени, тем более что меня постоянно преследовала скука и бессознательная тоска. Товарищами этого беспутного прожигания жизни и мотовства были молодые люди лучшего общества и так же скучавшие, как я. Между ними назову: князя А. Б(арятинского), барона Д. Р(озена), М(онго-Столыпина) и некоторых других. И вот в их-то компании, я не помню, где-то в 1840 году встретил М. Ю. Лермонтова, возвращавшегося с Кавказа или вновь туда переведенного, – не помню. Мы друг другу не сказали ни слова, но устремленного на меня взора Михаила Юрьевича я до сих пор забыть не могу: так и виделись в этом взоре впоследствии читанные мною слова:

Печально я гляжу на наше поколенье, —

Грядущее его иль пусто, иль темно…

…Не скрою, что глубокий, проникающий в душу и презрительный взгляд Лермонтова, брошенный им на меня при последней нашей встрече, имел не малое влияние на переворот в моей жизни, заставивший меня идти совершенно другой дорогой, с горькими воспоминаниями о прошедшем.

В. В. Боборыкин.С. 80—81

Я видел руссомана Лермонтова в последний его проезд через Москву. «Ах, если б мне позволено было оставить службу, – сказал он мне, – с каким удовольствием поселился бы я здесь навсегда». «Не надолго, мой любезнейший», – отвечал я ему.

Ф. Ф. Вигель.

Цит. по: Щеголев П. Е.Книга о Лермонтове. Вып. 2. С. 70