Лермонтов в жизни

Составители и блюстители европейских правил думали прежде всего именно о демонстрации готовности участников поединка к риску, к бою. В европейской дуэли оставался смертельный риск, – но все возможное было сделано для того, чтобы кровавый исход оказывался делом несчастного случая.

В русской дуэли все ставилось так, что бескровный вариант был уделом счастливой случайности. Идея дуэли-возмездия, дуэли-противостояния государственной иерархии, тем более дуэли как мятежного акта, требовала максимальной жестокости. Когда в николаевские времена оказалась размыта эта идея, с нею одрябли и прежние представления о дуэли. Жестокость осталась. Ушел высокий смысл…

«Дуэль не должна ни в коем случае, никогда и ни при каких обстоятельствах служить средством удовлетворения материальных интересов одного человека или какой-нибудь группы людей, оставаясь всегда исключительно орудием удовлетворения интересов чести… За одно и то же оскорбление удовлетворение можно требовать только один раз… Дуэль недопустима как средство для удовлетворения тщеславия, фанфаронства, возможности хвастовства, стремления к приключению вообще, любви к сильным ощущениям, наконец, как предмет своего рода рискованного, азартного спорта…»

Страшной особенностью дуэли, требовавшей от поединщика железного хладнокровия, было право сохранившего выстрел подозвать выстрелившего к барьеру и расстрелять на минимальном расстоянии. Потому-то дуэлянты высокого класса не стреляли первыми…

Я. Гордин.С. 48, 54, 123

Стараясь разъяснить причину дуэли, писатели постоянно кружили около второстепенных фактов, смешивая, как это часто бывает, причину с поводом. Поэтому мы встречаемся с рассказами и догадками разного, чисто личного, свойства, тогда как причина здесь, как и в пушкинской дуэли, лежала в условиях тогдашней социальной жизни нашей, неизбежно долженствовавшей давить такие избранные натуры, какими были Пушкин и Лермонтов. Они задыхались в этой атмосфере и в безвыходной борьбе должны были разбиться или заглохнуть. Да, действительно, не Мартынов, так другой явился бы оружием неизбежно долженствовавшего случиться.

П. А. Висковатов. С. 381—382

Вот причина также и его раздражительности, и желчи, которыми он в своей жизни часто отталкивал от себя лучших друзей и давал повод к дуэлям.

Фр. Боденштадт 2 .С. 321

Он виноват не более, как Дантес в смерти Пушкина. Оба были орудиями если не злой, то мелкой интриги дрянных людей. Сами они мало понимали, что творили. И в характере их есть некоторое сходство. Оба нравились женщинам и кичились своими победами, даже и служили они в одном и том же Кавалергардском полку. Оба не знали «на кого поднимали руку». Разница только в том, что Дантес был иностранец,

На ловлю счастья и чинов

Заброшен к нам по воле рока, —

а Мартынов был русский, тоже занимавшийся ловлею счастья и чинов, но только не заброшенный к нам, а выросший на нашей почве. Мартынов – чистейший сколок с Дантеса.

П. Т. Полеводин.С. 490—491

Через четыре дня (после пикника в гроте Дианы. – Е. Г.)он [Лермонтов] поехал на Железные, был в этот день несколько раз у нас и все меня упрашивал приехать на Железные, это четырнадцать верст отсюда. Я ему обещала, и 15 (июля) мы отправились в шесть часов утра, я с Обыденной в коляске, а Дмитриевский и Бенкендорф, и Пушкин – брат сочинителя – верхами.

Е. Г. Быховец.С. 768

От Дмитриевского узнали мы подробнее, что случилось. Вот что он нам сообщил. Когда назначили день, то условились так: Лермонтов и Столыпин выедут верхом из Железноводска, а Васильчиков, Глебов, Мартынов и Трубецкой к ним навстречу из Пятигорска. В колонке Каррас Лермонтов и Столыпин нашли m-lle Быховец и ее больную тетку, ехавших в Железноводск лечиться, вместе обедали, и Лермонтов выпросил у Быховец bandeau (повязка. – Фр.) золотое, которое у нее было на голове, с тем, что оно на другой же день будет возвращено ей, ежели не им самим, то кем-нибудь из его товарищей. Не придавая большого значения этим словам, она дала ему bandeau, которое и нашли у него в кармане, что подало повод думать, не была ли причиною дуэли m-lle Быховец, конечно, скоро в этом разуверились, a bandeau было возвращено ей.

Э. А. Шан-Гирей (Верзилина).С. 315—316

Как приехали в Железные, Лермонтов сейчас прибежал, мы пошли в рощу и все там гуляли. Я все с ним ходила под руку. На мне было бандо. Уж не знаю, какими судьбами коса моя распустилась и бандо свалилось, которое он взял и спрятал в карман. Он при всех был весел, шутил, а когда мы были вдвоем, он ужасно грустил, говорил мне так, что сейчас можно было догадаться, но мне в голову не приходила дуэль. Я знала причину его грусти и думала, что все та же, уговаривала его, утешала, как могла, и с полными глазами слез (он меня) благодарил, что я приехала, умаливал, чтобы я пришла к нему на квартиру закусить, но я не согласилась, поехали назад, он поехал тоже с нами.

Е. Г. Быховец.С. 768