Лермонтов

В шотландское происхождение своей фамилии Лермонтов то верил, то не верил, зная, что русские дворяне почему-то считали за честь вести родословие от иноземного, обязательно знатного предка. Добраться до исторических документов он, разумеется, не мог, но если б и докопался до челобитной Георга (Юрия) Лермонта, вряд ли она бы его восхитила. Куда завлекательнее версия испанская! Лермонтов, как слышал П.Висковатов, вроде бы посылал в мадридский архив запрос, не являются ли русские Лермонтовы потомками герцога Лермы. Герцог ему даже приснился, и он тут же его изобразил, сначала на стене комнаты друга своего Алексея Лопухина, а когда испанца при ремонте подпортили, повторил портрет воображаемого предка на холсте.

Запрос в мадридский архив как-то не вяжется с образом Лермонтова, но станет понятнее, если вспомнить, что и Гете примерно в том же возрасте, смущенный своей непохожестью на родителей и чужестью бюргерской среде, пытался отыскать какого-то утаенного по неизвестным причинам благородного прародителя.

Между тем у Михаила Юрьевича были причины гордиться историей своего рода. Отважный боец Георг Лермонт оказался в варварской Московии в ту пору, когда благодаря Шекспиру всей Англии была известна трагедия короля «Дункануса», обманутого коварным «Макбетусом». И тем не менее обрусевшие Лермонты, составляя поколенную роспись, ссылаются не на великого драматурга, а на свидетельства средневекового хрониста Боэция. Согласно Боэцию, Малькольм, сын свергнутого Макбетом Дункана, короновался 25 апреля 1061 года и сразу же после коронации, созвав парламент, объявил поощрение рыцарям, державшим его сторону. Особо щедро были одарены те, чьих отцов погубил узурпатор трона Макбет(ус). Среди последних упомянут и Лермонт. По данным другого хрониста, Леслея, Лермонт, хотя и участвовал в войне Малькольма против Макбета и действительно помог тому вернуть «природное королевство», по происхождению был не шотландцем, а англичанином, примкнувшим к Дункану из высших соображений, за что, по Леслею, и был вознагражден щедрее других.

Имя Лермонта не попало в Шекспирову хронику. Поколенная роспись, составленная его праправнуками, пылилась в архивных безднах, и Лермонтов, преклоняясь перед Шекспиром, так никогда и не узнал, что среди героев, воскрешенных воображением гения, в толпе не названных в драме, но реально существовавших рыцарей Малькольма был и его дальний предок. А уж того, что русские Лермонт(ов)ы в свойстве с Байроном, и предположить не мог. Между тем это отнюдь не досужее изобретение. Как установил Овидий Горчаков, в середине XVII века одна из дочерей английского Лермонта (Джеймса) вышла замуж за сэра Вильяма Гордона. А дальше произошло следующее. Лет через полтораста после того, как Лермонты породнились с Гордонами, в 1785 году, на Екатерине Гордон женился барон Байрон. Через три года, в 1788-м, у этой четы родился сын Джордж. Когда двадцатишестилетний Джордж Гордон Байрон заставил говорить о себе и своих стихах чуть ли не всю Европу, в Москве у Красных Ворот появился на свет его свойственник – Михаил Юрьевич Лермонтов.

Лермонтов, повторяю, ничего этого не знал. Однако, прочитав (по-английски!) балладу Вальтера Скотта о средневековом шотландском поэте Томасе Рифмаче, прозванном Лермóнтом, уверил себя, что шотландские корни и есть наипервейшая причина с детства мучившей его нездешности. И тут же, сняв с полки «Вертера», перечитал, в который раз, страницу, где Вертер читает Лотте свои переводы песен Оссиана… Перечитал с новым, нежели прежде, чувством причастности:

Под занавесою тумана,
Под небом бурь, среди степей
Стоит могила Оссиана
В горах Шотландии моей…

Через год в стихотворении «Желание» Михаил Юрьевич снова вспомнит о далекой и недоступной для него, «последнего потомка отважных бойцов», суровой Шотландии, но, кажется, уже в связи не только с Байроном… Хотя Шан-Гирей и утверждает, что и в пансионские, и в университетские годы (1828–1832) ни в руках кузена, ни в его кабинете не видел никаких английских книг, кроме «Муровой» биографии Байрона да стихов самого Байрона и Вальтера Скотта, есть некоторые основания предполагать, что это не совсем так. И Томас Мур, и Вальтер Скотт, не говоря уж о Байроне, были авторами известными, а университетские приятели (и недоброжелатели) запомнили Михаила Юрьевича углубившимся (во время скучной лекции) в английскую книгу, им совершенно неведомую. Этот факт дошел до нас в воспоминаниях однокурсника поэта П.Ф.Вистенгофа.

Раздосадованные тем, что внушающий «безотчетное нерасположение» господин Лермонтов «держит себя отдельно от всех своих товарищей», товарищи решили его проучить, для чего обратились к Вистенгофу со следующим предложением: подойдите, мол, к Лермонтову и спросите, какую это книгу читает он с таким напряженным вниманием. Вистенгоф, естественно, долго не думал: и подошел, и спросил. А дальше произошло вот что: