Лермонтов

Поселения в районе Новгорода, устроенные вскоре после окончания наполеоновских войн, по замыслу Александра I должны были решить сразу множество проблем: избавить крестьянство от обременительных рекрутских наборов, а правительство – от разорительных расходов на содержание армии в мирное время, не обрекая тех, кому выпал солдатский жребий, на безбрачие, а главное – иметь армию, которая, с одной стороны, не стоила бы ничего, а с другой – всегда находилась бы в состоянии боевой готовности.

Новгородские и старорусские поселения отнюдь не первый опыт в этом роде. В пору наместничества на Кавказе Ермолов устроил несколько «солдатских деревень», выписав из России нужное число невест и наделив новобрачных землей. А еще раньше князь Потемкин, присмотревшись к быту терских казаков, щедро раздавал под полковые хозяйства жирные, непаханые южные черноземы. Но и Ермолов, и Потемкин превращали солдат в полукрестьян, то есть если и не уничтожали «неволю», то облегчали ее. Новгородская затея, наоборот, одним росчерком пера «венчанного деспóта» обратила в «пехотных истуканов» огромное количество свободных землепашцев. Да и человек, осуществлявший проект

, ни в чем не походил на Потемкина и Ермолова. Ни в натуре, ни в характере Аракчеева, ни в складе его грубого, прямолинейного ума не было средств, которые могли бы как-то увязать Идею и конкретные местные обстоятельства. А обстоятельства были сложными. Выбранная под поселения земля была слишком бедной, неплодородной. Здешние крестьяне, хотя и практиковали хлебопашество, никогда не смотрели на этот вид работ как на основной. Хлеб, даже в самые урожайные годы и в самых достаточных семействах, кончался уже к началу декабря. Смышленые новгородцы, конечно, находили выход из положения. Занимались извозом, продавали в Петербург, благо почти под боком, и сено, и дрова, и телят, и домашнюю птицу, и рыбу – словом, были настолько изворотливы, что при скудных доходах с хлеба жили, как говорилось в то время, «порядочно».

И вот этих вольных и привыкших надеяться лишь на себя промысловых людей посадили на скудную землю. Земле, которая не могла прокормить и их самих, надлежало обеспечить жизненными припасами еще и нахлебников! На тысячу поселян приходилось, по проекту, два действующих батальона, то есть еще две тысячи ртов! Инженер-капитан Мартос, на долю которого выпала тяжкая задача – под началом Аракчеева претворять нежизнеспособную идею в жизнь, при первом же знакомстве с положением дел пришел к выводу, что затея с поселением – «дурачество», и притом опасное: «пожрет миллионы, расстроит жителей, озлобит их против правительства» и даже сделает из них «непримиримых врагов».

Новгородцы попробовали протестовать, точнее, вразумить царя-батюшку. Перехватив «царский поезд», кинулись государю и государыне в ноги: «Прибавь нам подать, требуй из каждого дома по сыну на службу, отбери у нас все и выведи нас в степь: мы охотнее согласимся, у нас есть руки, но не тронь нашей одежды, обычаев отцов наших, не делай нас всех солдатами». (Мартос был непосредственным свидетелем этой сцены и ручается за подлинность ее.)

Не казня и не милуя, а лишь досадуя за задержку, Их Величества продолжили свой путь к Москве.

Глас народа оказался гласом вопиющего в пустыне…

Аракчеев и его команда работала не покладая рук, что не мешало при случае и погреть руки; Александр не жалел средств и был слишком брезглив, чтобы унижаться до ревизий; и в скором времени недалеко от Петербурга возникло «чудо»: «идеальное государство», точь-в-точь такое, каким представлял себе император идеальное государство.

Екатерина II не любила своего единственного сына и старалась как можно реже видеть его; вид Павла напоминал о неприятном: матушка-государыня была в некотором роде «узурпаторшей» и восседала на троне вроде бы и законно и в то же время – при взрослом и даже уже немолодом сыне – и не совсем законно. А кроме того, сын оскорблял ее эстетическое чувство. Иное дело внук. Внук уже в колыбели «был прекрасен, как ангел». Недолго думая, бабка приказала перенести колыбель принца в свои покои. Там, разлученный и с родителями, и с братьями-сестрами, Александр и вырос: баловнем царственной бабки. Государыня не спускала с него глаз – и в прямом и в переносном смысле: внук был всегда при ней и поминутно услаждал взор, да и сердце радовал, ибо царевич был любознателен, кроток и со всеми обходителен.

Не зная, как выразить любовь к дитяти своего выбора, Екатерина засыпала его «цацками», и притом самыми причудливыми. Благо нашелся в ее царстве-государстве человек, способный мастерить чудоделки, достойные принца. Это был Николай Львов – архитектор, поэт, умница и игрушечный мастер в придачу. Игрушки он делал в колоссальном виде – фрегаты, замки и прочее…

Мальчик вырос, похоронил великую бабку, походил некоторое время в цесаревичах, пока уверенные и сильные люди не задушили странного его отца, стал императором, проехался по побежденной Европе в ореоле победителя Наполеона, потучнел, полысел, поблек, но игрушки любить не перестал.