Лесь

— Разумеется, — ответил Лесь нерешительно: не слишком-то он был уверен, что именно у него должно быть готово. Всяческие сложные административные отношения как-то не укладывались у него в голове. Он медленно встал.

— Уже звоню, — заявил он, без всякого успеха пытаясь изобразить усердие.

Зав мастерской взглянул на него уже весьма недоверчиво, поколебался, хотел что-то сказать, но махнул рукой и вышел из комнаты с удрученным выражением красивого лица. Лесь глубоко вздохнул и бросился к телефону.

Через пятнадцать минут стало ясно, что его преследует ужасный рок. Пронзительный дамский голос известил, что зав приемочной группы в командировке и вернется только через два дня. Оглушенный ударом, Лесь принялся разглядывать и ласково поглаживать телефонную трубку.

— А может, он и в самом деле чем-то отравился, — заметила садящая напротив него Барбара. — Вон какой бледный.

Януш и Каролек повернулись к Лесю с умеренным интересом. Служебные проблемы не раз наводили бледность на лица сотрудников, таковыми проблемами занимающихся, удивление скорее вызывал бы цветущий и румяный Лесь.

— Если отравился, то, верно, и в мозгах отозвалось. — Януш критически посмотрел на Леся. — Признавайся, где вчера набрался? Выглядишь так, будто уже не с похмелья, а чуть ли не белая горячка.

— А может, он вовсе и не набрался, просто поел несвежих яиц, — мягко предположил Каролек. — Сдается, именно яичное отравление вызывает отупение.

Лесь взглянул на сослуживцев со страдальческим упреком. Мерзкие, бездушные людишки! Ах, кабы чувствовать себя настоящим мужчиной! И прекратилась бы наконец эта идиотская беспрерывная нервотрепка и одурение, и все это, само собой, из-за сволочных опозданий! Он бы им показал, на что способен! Им всем и особенно этой, что сидит за столом напротив и глядит на него неодобрительно, чуть ли не с отвращением, этой — самой зловредной и — ах! — самой прекрасной!

Лесь, как и положено истинному художнику, был чрезвычайно чувствителен к чарам пола, справедливо названного прекрасным. А женщина за столом рядом поистине была достойной представительницей оного. Лесь просто смотреть не мог в удивительные, бездонные голубые глаза, осененные вызывающе длинными черными ресницами, — какая уж тут паскудная, тягомотная работа, когда совсем радом двигался стройный стан и прочие формы; и кто тут удержится, чтобы на засмотреться в глубокий вырез или на несравненные ноги; и Лесь, конечно же, мечтал, что когда-нибудь эту великолепную женщину покорит. Покорит, вместе они переживут поразительные мгновения, каких никто не переживал и не переживает, и после он оставит эту женщину! Покинет, ибо должен так поступить. Ведь не станет же он разбивать две семьи и лишать двух невинных малышей их родителей; у нее есть муж, у него — жена, у обоих есть дети, а посему и впредь они будут исполнять семейные обязанности и влачить свое ярмо с гордо поднятой головой, а утраченное счастье осветит их жизненный путь, словно недоступная звезда в небесах…

— Чего это вы на меня уставились как баран на новые ворота? — огрызнулась прекрасная Барбара, которой и в голову не приходило трагическое будущее, разделенное с Лесем. — Меня это раздражает. Извольте смотреть в другую сторону, если уж бьете баклуши.

Грубые слова вырвали заглядевшегося на Барбару Леся из грез о великом романе и вернули к скверной действительности. Ох, Господи, ведь на нем эта приемочная группа, что же делать?

— Януш, что делать? — спросил он беспомощно. — Эта скотина уехала в командировку.

— Не валяй дурака! — всполохнулся Януш, наконец-то проявив живой интерес. — Заказчик сегодня придет за проектом! Ипочка уверил его, что все готово.

— Вот именно! А этот скот умотал и будет только послезавтра. Что делать?

— О Господи, не знаю! Беги, осчастливь Ипочку, пока заказчик не успел позвонить. Ей-богу, не хотел бы я быть в твоей шкуре!

Лесь тоже очень не хотел. Вместо шкуры он самым противным образом покрылся гусиной кожей, и гаденький морозец пробрал до костей. Он продолжал сидеть отрешенно и тупо.

— Ладно, а что говорить? Ты сам слышал, что я говорил… что он говорил, что сегодня будет…

— А не надо чепуху плести, — выпалила Барбара. — Солгать толком не может. Господи, ну и растяпа! Да скажите, он, дескать, неожиданно уехал ночью. Прадедушка скончался!

В голове у Леся наконец шевельнулась изобретательность. Он благодарно и с обожанием взглянул на Барбару, встал, выпятил грудь, откашлялся и, без труда состроив удрученную физиономию, отправился к заву.

Зав висел на телефоне, вежливо убеждая висящего на телефоне по другую сторону заказчика, что проект он может получить в любой момент. Лихорадочно сообщенная Лесем в свободное ухо новость заставила зава резко перестроиться: ошеломленный, он ни с того ни с сего начал договариваться на послезавтра. В равной степени захваченный врасплох заказчик согласился прийти через два дня, сам не понимая почему. Прежде чем он успел опомниться и запротестовать, зав архитектурной мастерской внезапно положил трубку и обернулся к Лесю…