Лес богов

Разумеется, приемы Шрейдера вовсе не были однообразны. Изредка он изумлял окружающих своей вежливостью, достойной истого джентльмена и настоящего кавалера. Припадок вежливости случался с ним тогда, когда новичок был хорошо одет, имел часы либо перстни; табак или какие-нибудь другие ценности. К такому Шрейдер благоволил. Он сладко улыбался женщине, прибывшей в лагерь, утешал ее, обнимал… и в результате какая-нибудь ценная вещичка обязательно перекочевывала к нему в карман. А если новичок гол как сокол какой от него толк!

Принуждал ли кто-нибудь Шрейдера к надругательствам над людьми?

Нет, не принуждал. Шрейдер сам проявлял инициативу: пытки доставляли ему наслаждение. Доход. Муки узников удовлетворяли его честолюбие. Он, видите ли, имеет право бить!

Правда, Шрейдеру никто и не запрещал измываться над заключенными: вожаки СС умывали руки: арестант арестанта лупит — в добрый час! Кровь рекой течет — ну и что ж, для того и существует концентрационный лагерь, Чтобы кровь рекой лилась. Льется — ну и пусть. Подумаешь, важность!

Как бы то ни было — драчуны были у начальства в чести. Находились, конечно, и среди эсэсовцев лагеря сердобольные люди, вроде фельдфебеля Кенига, поддерживавшие даже в какой-то мере дружеские отношения с узниками, но и те набрасывались на заключенных, сквернословили, размахивали кулаками, когда нелегкая приносила какого-нибудь высокопоставленного чинушу, однако стоило начальству отвернуться, — мягкосердечные надсмотрщики провожали его насмешками и опять мирно беседовали с заключенными.

Избиения и надругательства над заключенными считались в лагере признаком хорошего тона. Старый арестант, отдубасивший новичка, считался в глазах начальства «исправившимся», «раскаявшимся», «осознавшим всю тяжесть своей вины». Желавший снискать доверие и расположение властей и сделать карьеру или поднять свой авторитет среди заключенных мог воспользоваться простым и дешевым средством: избивать других, прежде всего новичков.

Шрейдер принадлежал к породе бандитов-карьеристов. Он сумел превратить избиение в прибыльное предприятие. Он ухитрялся одновременно избивать и грабить. А неписаные законы и мораль лагеря ни грабеж, ни избиение не числили преступлением.

Бравый Шрейдер был далеко не беден… Он щеголял в лакированных полуботинках и кожаных перчатках — для военного времени шик почти невероятный. Его элегантность особенно бросалась в глаза на фоне неописуемой нищеты, царившей в лагере.

В конце концов, Шрейдер возомнил себя настолько всесильным, что перестал считаться с элементарным правилом житейской мудрости: хочешь жить не забудь начальства.

Шрейдер не любил ни с кем делиться добычей. Начальство казалось ему лишним и ненужным там, где речь шла о благах земных. Не знал Шрейдер, что власть ревнивее всякой любовницы, не знал — и поплатился. Начальство, давно исподтишка точившее на Шрейдера зубы, вдруг взяло и придралось к пустяку. Шрейдер якобы за соответствующую мзду отправляет нелегально из лагеря письма заключенных… Вот и спровадили беднягу из политического отдела и отрядили в «лесную команду» пни корчевать и бревна таскать. Но и в лесу Шрейдер умудрялся расхаживать в лакированных ботинках и кожаных перчатках. К лопате он даже не притронулся — сидел на солнышке, грел живот и посасывал сигарету. Прослонялся, проболтался в «лесной команде» пару недель — и снова выплыл. Шрейдер все-таки сделал карьеру…

Летом 1944 года пришел приказ об отправке из Штутгофа в Пелиц трех тысяч заключенных.

Пелиц находился недалеко от Штеттина. Там был завод синтетического топлива. Из-за него в то время начались упорные разногласия между немцами и англичанами. Англичане систематически бомбили завод, не оставляя камня на камне, немцы поднимали его из руин. Англичане бомбят. Немцы восстанавливают. Упрямятся, как бараны. Три тысячи узников послали из Штутгофа в Пелиц для очередного восстановления разбомбленного завода. Во главе рабочей команды поставили Шрейдера с другими головорезами — палачами-профессионалами и палачами-любителями.

Рабочая команда Пелица славилась самой высокой смертностью. За три месяца тысяча человек отправилась к праотцам, а вторая тысяча была прикована, к больничным койкам. Многие больные, не без основания жаловались, что у них переломаны все кости. В Пелице кости арестантов трещали, как сухие еловые ветки. Среди костоломов завоевал громкую известность и Шрейдер. Устав от бурной деятельности, палачи принимались дуть самогон. Однажды они напились так, что пятеро тут же распрощались с жизнью: Хольц, Карл-Фридрих, Леге и еще двое.

Шрейдер и тут не растерялся. Молодец был парень. Везучий.