Лес богов

Майер всегда шлялся по жилым помещениям лагеря и любил вытянуть узника палкой, пнуть ногой угостить затрещиной, особенно во хмелю - будь то днем или ночью. Бывало, налакается бог весть где, забредет в потемках в лагерь и давай бесчинствовать в бараках. Одного выругает, другого брыкнет, третьего отдубасит... Порыщет, порыщет заберется в свою служебную комнату и в полном обмундировании дрыхнет на софе. Назавтра бывало, звонит его женушка в канцелярию:

- Не видели ли вы где-нибудь моего дорогого мужа? Трауготик пропал без вести...

Мы с Бублицем долго обдумывали форму ответа. Не скажешь же ей что наш всемогущий повелитель пьяный в доску, валяется за стеной, черт его побери.

Оценив серьезность момента Бублиц мрачнел и выдавливал:

- Нет, не видели... Он уехал по служебным делам в Гопегиль. Да, да в Данциг... За Данциг еще...

- О Иисусе, - слышались из телефонной трубки вздохи тоскующей супруги.

Встав со своего неудобного ложа, Майер опять начинает слоняться по лагерю в поисках развлечений. Пристанет к какому-нибудь заключенному, и начинаются гимнастические упражнения.

Бац арестанта по уху. Арестант - шлеп - и падает ничком на землю. Однако долго лежать несчастному не полагается. Он должен моментально вскочить и стать перед начальником навытяжку, само собой разумеется без шапки... Так и продолжается монотонная комбинация: бац - Шлеп, бац - шлеп, бац...

Я долго не мог понять, почему от затрещины нашего пьяного патрона люди валятся как подкошенные. Оказывается тут скрывалась глубокая мудрость.

Пьяный Майер страшно обижался, когда узник не падал от его удара. Арестант, устоявший на ногах, больно ранил самолюбие драчливого начальника. Взбешенный он обрушивался на свою жертву и избивал до полного торжества. Самым безболезненным способом угодить прихоти баварца было своевременное падение. Как только он тебя задел - падай. Рухнул - вставай. При вторичном падении несколько повремени с подъемом. В дальнейшем время подъема еще больше продли. После десятого удара ползай на, четвереньках, протягивай ноги то есть делай вид что готов что не можешь встать. Тогда удовлетворенный Майер объяснит тебе что ты падаль, сядет на мотоцикл и уедет к дражайшей супруге опохмелиться. Под стрекот удаляющегося мотоцикла спокойно поднимись и иди куда хочешь.

Майер посылал в Берлин, в Управление лагерями СС характеристики на заключенных, писал отзывы об их поведении: кто, по его мнению исправился, кто еще больше испортился, на кого следовало бы оказать давление... Оценки Майера при всей своей важности не имели решающего значения. Он мог скорее повредить, чем помочь. Многих баварец предлагал отпустить из лагеря, но в Берлине не очень прислушивались к его предложениям и обращали внимание только на отрицательные аттестации.

В лагере приводили в исполнение смертные приговоры. Иногда - публично. Иногда - в строжайшей тайне. Порой надо было повесить сразу нескольких человек. Однако повешение - скучная процедура. В лагере была только одна виселица. На ней можно было вздернуть не более двух заключенных. Пока их повесят, пока снимут пока другим петлю затянут... Страшно скучно осужденным ждать своей очереди и начальству бедному скучно. В таких случаях прибегали к другому средству: двух-трех вздернут, а других расстреляют в затылок. Для расстрела в закрытом помещении отвели будку похожую на кабину переговорного пункта. В задней стенке будки проделали продолговатое отверстие. Смертника обычно встречал эсэсовец, одетый в белый халат врача. Он щупал для вида пульс прослушивал сердце и провожал в будку, предназначенную якобы для взвешивания и снятия мерки. Прижимал спиной к продолговатому отверстию, и пуля впивалась осужденному прямо в затылок. Вот такой вид казни Майеру доставлял особенное удовольствие и он предпочитал его повешению. Расстрел был его привилегией и любимым видом спорта.

Немцы-эсэсовцы считали такие убийства своей почетной обязанностью: еще бы - они искореняют врагов Третьей империи! Когда Майер из-за болезни вызванной чрезмерными возлияниями, или по каким-нибудь другим, не менее важным причинам не мог принять участия в экзекуциях, младшие эсэсовцы слезно умоляли его, чтобы он дал им возможность разрядить обоймы. Не каждому выпадало такое счастье, не каждого допускали к продолговатому отверстию. Только евреек сам Майер не расстреливал: они были для него слишком ничтожной мишенью, он их с удовольствием уступал низшим чинам.