Лес, лес и пёс

За цветом и запахом я не заметил в какой именно день изменился звук леса. Исчезло пение птиц, лес растерял их почти всех. У дороги одинокие трясогузки и зяблики, в глубине вороны со своим «Аррр!» и пёстрые дятлы, но неактивные, постукивающие лениво. Больше никаких птичьих звуков. Нет той какофонии маленьких невидимых птиц какая была ещё в августе, нет даже орущих дроздов, которые жили в каждом дереве, каждом кусте и громко предупреждали лес о нашем приближении. Появился звук скрипа стволов. Листьев стало меньше и ветер продвинулся дальше в центр массива, раскачивает сосны, они скрипят. Пара деревьев упали с грохотом, приковавшим внимание Пса на несколько минут. Без песен птиц скрип звучит зловещим образом и кажется, что он совсем близко, будто скрипит дерево перед тобой. Вороны серые вернулись к домам, как и синицы, а вот чёрные, с пернатой бородой, садятся ближе к вершине и творят свой «Арррр!». Стремятся сесть на лысую одинокую вершину чтобы обозревать окрестность, отчего и сами видны издалека. Часто такое высокое и одинокое дерево является мёртвым. Картина с вороном приобретает более сказочный вид. Если выйти совсем рано можно застать белок и тогда добавляется звук чмокания, цоканья, недовольства белок, когда мы проходит рядом с собакой. Белки вертят хвостом и причмокивают, от их движения вниз летят шишки, что уже не держатся почти за деревья, будто они ими в нас кидаются. Пёс становится у дерева на задние лапы, опираясь передними на кору и долго смотрит вверх. Шум падающих шишек и мелких веток – это тоже новый звук осеннего леса. Мои бесшумные шаги превращаются в чавканье упавших листьев и иголок, присасывание грязи и мха к подошве. Музыка леса летнего забывается. Остаётся скрип, чавканье ботинок, редкое падение чего-то с дерева и громкий скрип стволов. Стоит привыкнуть только к новому саундтреку, как внезапно над головой раздаётся «Аррр-арррр!» и куда-то летят чёрные крылья, подальше от нас, от людишек с собаками. В лес выходят погулять уже не все подряд, а только счастливые обладатели собак с длинными ногами. Коротконогим вход в грязь закрыт, они до мая теперь гуляют по паркам для яжматерей с асфальтом и блек-джеком. Пересохшие ручьи наполнились дождевой водой, но пока не являются преградой, а только развлекают мою псину. Но не журчат, не переливаются звуками, текут молча в меняющемся к зиме лесу. Пёс бегает по ним вдоль, как по дорогам. Просматривая историю грибного чата понял, что грибы, как и цветение трав имеют свою сезонность. Прошла неделя и на моих снимках совсем иные грибы. Уходят опята, сыроежек нет совсем, разные псевдолисички и варушки только очень старые, дождевики из белых стали коричневыми. Зато вылезли огромные мухоморы, которыми я и наполняю мессенджер с утра. Колоссальные алые шляпки, иногда оранжево-красные на тоненькой ножке. Заметные и сразу за ночь ставшие великанами. Всё это уже было, круг замыкается. Лес снова переодевается в новый цвет, очерчивает новое годовое кольцо. Подрастает многолетний слой листьев под ногами, сужается над голой полоска неба от новых веток. Мы с Псом уже не растём так быстро, уже не растём почти совсем. Мы одинаковые каждое утро.

Есть у нас два леса и один Пёс. Путаются в голове сезоны, различаешь погоду по джинсам. Тонкие – лето, тёплые – зима, грязные – мы в Смоленске или весна, или ещё что-то. Просыпаешься на любой кровати и выходишь из дома с Псом в ближайший лесопарк. Два лесопарка. Реадовка и Абабурово. Места древние, отсылающие к именам поступивших на службу царя европейских дворян, к дачам советских писателей, к хвое и заповедным ручьям. Места молодые, с вылупившимися птенцами, тающей сосулей, ругающимися с веток белками и дроздами. Приезжая в Смоленск мы возвращаемся в Реадовку, приезжая в Москву, выходим к Абабурово. Мы отвратительно богаты, у нас два леса и Пёс.