Лес Мифаго. Лавондисс

— Ты мой настоящий брат, — сказала она. — Твоя кожа пахнет человеком. — Она опять лизнула его. — Тиг — не настоящий. Его кожа пахнет сухими листьями. Ты мой настоящий, вышедший из леса брат…

Таллис всю перевернуло, непонятно почему. И только дома она с болью поняла причину: глубокое сходство между двумя полулесными созданиями. Раньше она не обращала на это внимания. Поэтому они и чувствовали друг к другу такое сильное влечение. Их взаимная любовь чувствовалась во всем. Ему было удобно в ее присутствии, и он ласково глядел на нее; ухаживая за умирающим, они с полуслова понимали друг друга и без усилий дополняли действия товарища.

В первый раз за долгие и мучительные восемь лет, которые Таллис провела с юным воином, она почувствовала себя отделенной от него. Незнакомое чувство взволновало ее, ей хотелось быть как можно ближе к Скатаху, но она понимала, что в длинном доме происходит что-то важное… возможно, осуществляется какая-то часть легенды…

Она подобрала свой драгоценный узелок из волчьей кожи, вышла из дома женщин и направилась к камням у реки, чтобы провести еще одну ночь в одиночестве.

Теперь она была уверена, что Уинн-Джонс не придет в сознание. В ее лесной жизни она часто встречалась со смертью, хотя ужаснее потери Дженвала не было ничего; кошмарная рана на шее вместе с ударом молотка по черепу означали только одно: медленный спуск в объятия потустороннего мира. Но она не должна ничего делать, пока человек не уйдет. А пока она прошептала Уинн-Джонсу имя брата, описала его внешность и рассказала все истории, особенно историю о Старом Запретном Месте.

И спросила его:

— Что все это означает? Как мне попасть в Лавондисс? Если ты действительно высоко летаешь, можешь ли ты посмотреть вперед и увидеть дорогу?

На рассвете, возвращаясь от реки, она заглянула в длинный дом. Ночью она пришла к решению, очень болезненному. Она оставила маски в маленьком доме шамана, но по-прежнему несла с собой узелок с реликвиями.

В загородке кипела жизнь, главным образом животная. Дул холодный ветер, несший вечный запах снега, следовавший за ней из лета в лето. Где-то уже горел огонь, скорее всего в маленьком доме, где спали дети. В чистом воздухе чувствовался резкий запах дыма; к нему примешивался странно сладкий аромат новых шкур, растянутых на рамах вдоль тропинки, ведшей к дому старейшин. Женщина громко вдувала жизнь в почти погасшие угли, изредка что-то напевая.

Пригнувшись у входа, Таллис поглядела в полутьму, в дальнем конце которой лежал Уинн-Джонс. На мгновение она увидела человека без сознания, потом с гневом и болью увидела Скатаха, вынырнувшего из-под одеяла из медвежьей шкуры и пощупавшего пульс отца; под одеялом осталось второе тело и голова с вымазанными белой глиной волосами.

Без единого звука Таллис вышла из дома. Прижав к груди сверток, она прошла через лес и оказалась в густом кустарнике у низкого холма мертвых. Рассудок прояснился, но она почувствовала холод, смертельный холод. Закрыв глаза, она попыталась разжать огромные когти чувства конца, вцепившиеся в сердце и превратившие желудок в свинец.

«Все кончено. Это надо сделать. Я знаю, что это надо сделать. Все кончено. Сейчас самое время. Конец. Я не смогу уйти, пока не сделаю…»

Спотыкаясь, она полезла на холм; пустота в сердце сушила слезы раньше, чем они возникали. Грубая тропинка довела ее до вершины. Она перелезла через разрушенный земляной вал и прошла между гниющих колонн ворот. Потом повернулась и посмотрела на лес.

Где-то там, в этой огромной древней стране, бродил одинокий путник, Гарри; сейчас Таллис чувствовала себя ближе к нему, чем восемь лет назад, когда он впервые позвал ее через один из первых пустых путей.

— Я избавлюсь от него перед тем, как прийти к тебе… — прошептала она далеким пикам и неведомому краю. — Потому что вы одно и то же. Вы одно и то же. Я всегда знала, что вы…

Она обвела лес взглядом. Он проглотил Гарри, потом отнял у нее Скатаха. Он наполнил ее голову легендами, всосал в себя, как рыбу, и отправил в полет. Там, за лесом, ее дом. Иногда, в некоторые особенные ночи, она почти видела свет, лившийся из-за деревьев, свет ее дома; если бы она прошла всего несколько ярдов через подлесок, там был бы сад, и дровяной сарай, и мать, и Кости, и отец в ночном халате…

«Не уходи. Не уходи, ребенок. Не бросай нас… Таллис, не уходи…»

«Я ненадолго. Всего на неделю».

Неделю!

Она никогда не перестанет корить себя; такая наивная, такая глупая! Неделю, сказала она. А потом я вернусь.

Но лес закрылся за ней; затем ушел Сломанный Парень, странный и ужасный конец их связи; и вот Скатах, несмотря на все свои обещания, тоже потерялся. И совершенно непонятно, что лежит в конце. Теперь Таллис только изредка удавалось открывать ворота; они проходили через них и всегда оказывались на берегу реки, опять.