Лес Мифаго. Лавондисс

— В тебе все сильное, — отозвалась она. — Сейчас ты этого не понимаешь. Но когда… — Она оборвала себя, опять нахмурилась и молчала, пока я не побудил ее продолжать. В конце концов, она была еще ребенком, девочкой. Она обняла меня, и опять из ее глаз хлынула неудержимая волна слез. Исчезла воинственная принцесса, легконогая и мгновенно соображающая охотница. Передо мной сидела ее удивительная часть, которая, как и все люди, глубоко и безнадежно нуждалась в другом человеке. Если моей Гуивеннет и нужно было доказывать, что она человек, сейчас она это сделала. Рожденная в лесу, она вся была из плоти, крови и чувств, самое чудесное существо, которое я знал в своей жизни.

Снаружи потемнело, но она говорила о страхе, который чувствовала, пока мы сидели, замерзшие, обнимающиеся, в объятиях нашего друга, дуба.

— Мы не всегда будем вместе, — сказала она.

— Невозможно.

Она прикусила губу и, как можно теснее прижавшись ко мне, потерлась своим носом о мой.

— Я из другой земли, Стивен. Если ты не уйдешь от меня, то однажды — я уйду от тебя. Но ты достаточно сильный и выдержишь потерю.

— Что ты такое говоришь, Гуин? Жизнь только начинается.

— Ты не понимаешь. И даже не хочешь понять! — Она рассердилась. — Я из дерева и камня, Стивен, а не из мяса и костей. Я не такая, как ты. Лес защищает меня, управляет мной. Я не могу сказать тебе как следует, у меня нет слов. Мы можем быть вместе, пока. Но не навсегда.

— Я не собираюсь бросать тебя, Гуивеннет. Никто не сможет разделить нас: ни лес, ни мой несчастный брат, ни эта бестия, Урскумуг.

Она опять прижалась ко мне и очень-очень тихо, как если бы знала, что просит о чем-то невозможном, сказала:

— Присматривай за мной.

Присматривай за мной!

Я улыбнулся тогда. Я? Присматривать за ней? Все, что я мог сделать — не терять ее из виду, когда мы охотились на краю леса. Преследовали ли мы зайца или дикого поросенка, я добивался успеха только потому, что проливал море пота и всегда бежал на грани жизни и смерти. Гуивеннет же всегда была быстрой, умелой и смертоносной. Она никогда не сердилась из-за моей плохой выносливости, по сравнению с ней, конечно. Она с улыбкой пожимала плечами, если охота оказывалась неудачной, и никогда не хвасталась удачной охотой, хотя я, в отличие от нее, бурно радовался, когда мы могли разнообразить нашу диету продуктами лесной стратегии и охотничьего мастерства.

Присматривай за мной.

Такая простая фраза; она заставила меня улыбнуться. Да, в любви она была так же уязвима, как и я. Но я считал ее некой могучей силой, вторгшейся в мою жизнь. Она руководила мной, почти во всем, я этого не стеснялся и не стыдился. Она могла — почти без усилий! — пробежать через подлесок полмили и перерезать горло сорокафунтовой свинье; однако именно я, более организованный и спокойный, делал все, чтобы обеспечить ей более комфортабельную жизнь.

У каждого свой талант, и каждый добровольно вносил свою долю. Шесть недель я прожил вместе с ней, шесть недель настоящей глубокой любви, и я научился легко смотреть на ее лидерство, потому что она — охотница, умевшая выживать в любом лесу, одиночка во всем — решила связать свою жизнь с моей, и я наслаждался этим.

Присматривай за мной!

Как если бы я мог. Как если бы я мог выучить ее язык и узнать об ужасных страхах, которые преследовали самую прекрасную и невинную девушку в мире.

— Гуин, что ты помнишь, самое раннее?

Стоял поздний полдень. Мы огибали лес с юга и находились где-то между ним и Райхоупом. Облачно, но тепло. Вчерашнее уныние прошло, и, как часто случается с молодыми любовниками, недавние тревога и боль сделали нас еще ближе, еще веселее.

Рука в руке, мы прыгали по высокой траве и осторожно обходили кишащие насекомыми кучи коровьего навоза; на горизонте виднелась высокая норманнская башня собора Св. Михаила. Гуивеннет больше молчала, хотя иногда тихонько напевала себе странную мелодию, похожую на музыку Джагут. По Нижнему Корчевью бегали какие-то дети, играя с собакой и весело смеясь. Увидев нас, они сообразили, что забрались на чужую землю, и быстро убежали, скрывшись за невысоким холмом. Истерический собачий лай еще некоторое время плыл в спокойном воздухе. И еще я увидел одну из райхоупских девушек; она неторопливо скакала к Св. Михаилу по тропинке для верховой езды.

— Гуин? Слишком трудный вопрос?

— Что за вопрос, Стивен? — Она посмотрела на меня: темные глаза сверкали, рот улыбался. Она дразнила меня, по-своему, и, прежде чем я успел спросить еще раз, она оторвалась от меня — мелькнули белая рубашка и фланелевые штаны, — вбежала на опушку и уставилась внутрь. — Тихо… тихо… о, клянусь Цернунном!..

Мое сердце забилось быстрее. Я тоже уставился в лесную тьму, пытаясь найти среди спутанных зарослей то, что привлекло внимание Гуивеннет.

Клянусь Цернунном?

Слова клещами впились в мое сознание, дразнили и мучили, и только потом, медленно, я начал понимать, что Гуивеннет находится в очень игривом настроении.