Лес Мифаго

— Ну, как я выгляжу, соответствующе? — спросил Кристиан, широко раскидывая руки в стороны. Я усмехнулся: он, одетый в плащ, держащий в руке посох с вырезанными на нем рунами, выглядел намного менее странно и более подходяще этому месту.

— Ты стал похож на кого-то. Даже не знаю, на кого.

Он оглядел поляну. — Я постараюсь возвращаться сюда так часто, как только смогу. Если что-нибудь случится, я передам тебе сообщение; а если не смогу найти тебя, оставлю какой-нибудь знак, чтобы ты знал…

— Ничего не может случиться, — улыбнулся я. Конечно он не хотел, чтобы я шел с ним дальше поляны, и меня это вполне устраивало. Мне было не по себе, как-то холодно, спину колол чей-то подозрительный взгляд. Кристиан заметил мое состояние и согласился, что тоже чувствует присутствие леса, тихое дыхание деревьев.

Мы крепко пожали друг другу руки и неловко обнялись; он повернулся и пошел во мглу. Какое-то время я смотрел, как он уходит, потом слушал, и только когда исчезли все звуки, установил маленькую палатку.

В сентябре, по большей части, стояла холодная и сухая погода; унылый медленный месяц. Я работал в доме, читал записки отца (но скоро устал от повторяющихся мыслей и образов), и все реже и реже ходил в лес и сидел рядом с маленькой палаткой, или в ней, прислушиваясь к любому звуку и ругая комаров, облюбовавших ее, и пытаясь заметить любой намек на движение.

С октябрем пришли дожди и внезапное, почти испугавшее меня понимание, что Кристиана нет уже почти месяц. Время промелькнуло, однако я не беспокоился о Кристиане: он знает, что делает, и вернется, когда будет готов. Однако за все это время я не получил от него ни малейшего знака. Наверняка он мог найти время зайти на поляну и оставить знак, что все в порядке.

Вот тут я забеспокоился о нем больше, чем стоило. Как только дождь прекратился, я забрался в лес и остаток дня прождал под несчастным дырявым пологом. Я видел зайцев и лесную сову, и слышал, как где-то в лесу что-то движется; однако никто не ответил на мой крик: — Кристиан, это ты?

Ощутимо похолодало. Я проводил все больше времени в палатке, и сшил себе спальный мешок из одеял и разорванного непромокаемого плаща, который я нашел в погребе Оак Лоджа. Я зашил щели в палатке, принес запас еды, пива и сухое дерево для костра. Примерно в середине октября я заметил, что не могу провести дома и час, как становлюсь беспокойным и нервным, и успокаиваюсь только на поляне, сидя в палатке с ногами крест-накрест и глядя в лесную мглу. Несколько раз я даже решался на длинные и довольно нервные путешествия поглубже в лес, но мне очень не понравилась ощущение неподвижности, охватывавшее меня там, и, конечно, покалывание кожи — как будто на меня все время глядели сотни невидимых глаз. Расстроенное воображение, конечно, или чересчур хорошее ощущение лесных животных; однажды я даже с криком побежал в чащу — мне показалось, что так скрючился наблюдатель. Увы, оттуда выпрыгнула только рыжая белка и в панике бросилась по потревоженных веткам на родной дуб.

Где Кристиан? Я написал несколько записок и прикрепил их так далеко в лесу, как только мог. И с удивлением заметил, что если иду слишком далеко по большой лощине, которая постепенно растворялась в лесу, то, через несколько часов, внезапно опять оказываюсь на поляне, рядом с палаткой. Сверхъестественно, да, и жутко раздражающе. Только теперь я начал понимать раздражение Кристиана; похоже в этой чаще действительно невозможно идти напрямик. Возможно, однако, что здесь действует какая-то сила, которая отправляет захватчика обратно, наружу.

Пришел ноябрь, и стало по-настоящему холодно. Время от времени шел пронизывающий холодный дождь, а ветер пробивался через плотную листву, любую одежду и плащ, и холодил тело до костей. Я чувствовал себя несчастным, а вылазки на поиски Кристиана только разочаровывали и злили меня. Я охрип от криков, кожа покрылась волдырями и шрамами от попыток взобраться на деревья. Я потерял чувство времени и однажды с ужасом сообразил, что провел два или три дня в лесу, не возвращаясь домой. Оак Лодж заплесневел и опустел. Я там ел, мылся, отдыхал, но как только слегка приходил в себя, мысли о Кристиане, беспокойство за него брали надо мной верх и тащили меня обратно на поляну, как будто я был металлом, притягиваемым к магниту.

Я начал подозревать, что с ним случилось что-то ужасное или, возможно, естественное: в лесу могли быть вепри, один из них мог ранить его и он мертв — или с трудом тащится из самого сердца леса к опушке, не в силах позвать на помощь. А возможно на него упало дерево; или однажды он заснул в холоде и сырости, и утром не проснулся.

Я изо всех сил искал любые следы, его тела или его самого, и не нашел ничего, кроме следа какого-то крупного животного и отметинах — похоже от зубов — на низких ветках и стволах некоторых дубов.

Однако мое настроение улучшилось, и к середине ноября я уже был полностью уверен, что Кристиан жив, но пойман в ловушку где-то в осеннем лесу.