Лес Мифаго

Олень тоже оказался поводом для беспокойства. В конце концов он принадлежал нам. Мы принесли бедра и туловище, но люди отошли от нас; некоторые улыбались и показывали, что мы можем взять мясо. Несколько жестов объяснило им, что они могут взять мяса, как подарок от нас. Я едва успел улыбнуться и тряхнуть головой, как шестеро из них наклонились к куче, закинули большие куски на плечи и быстро пошли вдоль берега реки к своей деревне.

Жизнеголос

Шестая ночь. Мы у людей, которые стерегут броды на реке. Стивен называет их шамига и говорит, что о них упоминает в своем дневнике его отец. Странные трогательные похороны для двух юных любовников, которых мы нашли. Пугающе сексуальные. Их похоронили за рекой, в лесу, среди других могил. Каждый погребальный холм украшен спиралями, кругами и крестами; у мужчин и женщин разные узоры. Молодых людей положили в одной могиле, выпрямив тела и скрестив их руки на груди. К концу члена юноши привязали кусок тонкой веревки, второй конец которой обвили вокруг шеи, имитируя эрекцию. В отверстие девушки положили раскрашенный камень. Стивен уверен, что таким образом шамига обеспечивают им сексуальную активность в другом мире. Над могилой насыпали высокий холм.

Шамига — как и Гуивеннет — мифаго, племя из мифов и легенд. Так странно сознавать это. При жизни они стерегут броды на реке — и появляются там, после смерти. Легенды утверждают, что, когда река разливается, они превращаются в камни брода. С шамига связаны несколько рассказов, полностью забытых в наше время. Однако Стивен знает кусок одного такого рассказа, о девушке, которая вошла в реку, нырнула и превратилась в камень, чтобы помочь перейти вождю. Тот унес ее и, в результате, она стала частью стены крепости.

Похоже шамига не любят счастливых концов. Я понял это позже, когда к нам пришла «жизнеголос». Это девушка, совсем еще подросток, полностью голая и выкрашенная в зеленое. Очень волнующе. Со Стивеном что-то произошло и он понимает все, что она говорит.

Вечером, после похорон, шамига устроили пир нашей олениной. Они разожгли большой костер и вокруг нас, футах в двадцати, поставили круг из факелов. Сами шамига собрались вокруг костра, больше мужчин, чем женщин, все в ярких туниках, юбках или коротких плащах; я заметил только четырех детей. Их хижины стоят на ровном месте, достаточно далеко от реки; грубые квадратные постройки с тонкими соломенными крышами, однако каркас сделан из очень твердого дерева. Судя по свалкам и остаткам старых зданий — и, конечно, кладбищу — они живут здесь много сотен лет.

Оленина, зажаренная на вертеле и политая соусом из растений и диких слив, оказалась великолепна. Все пользовались заостренными раздвоенными ветками, похожими на вилки; очевидно есть ими считается вежливым. Мясо с туловища, однако, рвали руками.

Пир закончился еще до наступления темноты. Я обнаружил, что горевавший человек был отцом девушки. Юноша оказался иншаном: из другого места. Мы по-прежнему объяснялись только знаками, но, похоже, нас уже не подозревали ни в чем плохом; ус гуериг объяснило все — это дело не наших рук. На вопросы о нашем происхождении мы ответили так, что озадачили всех взрослых; на короткое время они стали довольно подозрительными.

А потом, внезапно, наши хозяева изменились и возбужденно зашушукались в предчувствии чего-то приятного. Те из собравшихся, кто не глядел на меня и Китона с любезным любопытством, огляделись по сторонам, поискали глазами среди факелов, потом уставились на темный лес. Где-то неестественно крикнула птица, и все в восхищении закричали ей в ответ. Старейшина племени, которого звали Дариум, наклонился ко мне и прошептал: — Кушар!

Я даже не заметил, как она оказалась среди нас; стройная фигурка, темный силуэт на фоне кольца горящих факелов. Она касалась уха, глаза и рта каждого взрослого, а некоторым давала маленькую изогнутую веточку; большинство почтительно держало их в руках, однако два-три шамига вырыли ямку у ног и похоронили подарок в ней.

Потом Кушар уселась на корточки рядом с нами и внимательно оглядела нас. Все ее тело и лицо — даже зубы! — были зелеными; только глаза окружали тонкие красные и черные круги, нарисованные охрой. И длинные, тщательно расчесанные волосы сохранили природный черный цвет. Очень тонкие руки и ноги, и очень маленькие груди — скорее пупырышки. И никаких волос на теле. Я чувствовал, что ей лет десять-двенадцать, но узнать так ли это, было невозможно.

Она говорила с нами, мы отвечали по-английски. Ее темные глаза, сверкавшие в свете факелов, глядели больше на меня, чем на Китона, и палочку она дала мне. Я поцеловал ее, она засмеялась и нежно пожала мою руку.

Принесли два факела и воткнули по обе стороны от нее. Она уселась поудобнее, взглянула на меня и заговорила. Все шамига повернулись к нам. Девушка — ее действительно звали Кушар? или кушар означает жизнеголос? — закрыла глаза и заговорила, по-моему лишь слегка громче, чем обычно.