Лес рубят - щепки летят

— Вы его извините, батюшка. Он у меня дикий, — тихо заговорила она. — Он людей не видал, от постороннего человека пряника не примет. Как в деревне рос.

Но ни Антон, ни Леонид не обращали на нее никакого внимания. Они стояли друг против друга, Антон с потупленною головой, с глазами, смотревшими исподлобья, Леонид с протянутою рукой, с красным лицом, покрывшимся каплями пота.

— Что же ты? — тихо приставал Леонид.

— Нищий я, что ли? — хмуро ответил Антон. Леонид почти плакал.

— Послушай, ведь мы братья, — растолковывал он бедному маленькому дикарю.

— Какие братья? — спрашивал тот, не понимая детским умом своих родственных отношений с этим богатым мальчиком.

— Да, братья! Наши отцы были братья и мы братья. Ты возьми, голубчик. Ты мне после отдашь. Теперь у меня есть деньги.

На глазах Леонида сверкнули слезы. Он наклонился к маленькому дикарю и горячо обнял его. Антон совсем растерялся и безмолвно, с неловкостью крестьянского мальчика, взял деньги.

— Я, пожалуй, возьму… Только мне не надо, — еще раз пробормотал он в смущении. — Я матери отдам…

— Отдавай, кому хочешь. Это твои деньги, — весело и добродушно проговорил юный Боголюбов.

— Пошли вам господи всякого счастья в жизни! — промолвила Марья Дмитриевна.

Мальчик сконфуженно пожал ее руку, торопливо обнял еще раз маленького дикаря и пошел, пробормотав своему новому родственнику:

— Ты приходи ко мне.

Минуты ожидания проходили одна за другой в полнейшей тишине, нарушаемой только вздохами Марьи Дмитриевны; наконец в столовой появились хозяин и хозяйка дома. Боголюбов нес три десятирублевые бумажки и адрес графини Белокопытовой; его жена несла несколько обносков детского и своего платья и белья.

— Вот вам от всех нас, — проговорил хозяин. — Оставьте свой адрес, когда буду в состоянии, пришлю что-нибудь. Сами не ходите понапрасну. От вас сюда далеко. Детей надо отдать в приюты куда-нибудь. Напишите прошение графине и подайте его лично послезавтра так часу в четвертом или в третьем. Только не говорите, что вы меня знаете. Надо, чтобы она не знала, что мы родня. Подайте просьбу о вспомоществовании к митрополиту, все что-нибудь выйдет…

В эту минуту в комнате появилась шестилетняя девочка, ускользнувшая вслед за матерью из столовой. Она тащила в руках куклу и приблизилась к бедным родственникам.

— Маленькой девочке снеси, — тихо пробормотала она, протягивая Антону куклу.

— Ангелочек добрый! — заметила Марья Дмитриевна, отирая глаза. — Дайте ручку поцеловать. Что ж ты, Антоша, не поблагодаришь; поклонись барышне, поцелуй…

Мальчик опомнился, наклонился, поднял девочку на руки и звучно поцеловал ее в губы.

— Ах, глупый, глупый! — покачала головой мать. — Вы его извините, он совсем у меня как есть мужик необразованный. Чем бы ручку поцеловать у барышни, а он ее в губы лезет целовать…

— Ничего, ничего! — промолвил Боголюбов с добродушной улыбкой. — Теперь идите с богом!

Бедная женщина, изливаясь в благодарностях, завязав узел, приказав сыну поцеловать ручку у дяденьки и тетеньки, поплелась из богатого жилища.

Хозяева вздохнули свободнее, когда кончилось это тягостное свидание.

— Догулял! — проговорила Боголюбова. — Шутка ли, пятерых без куска хлеба оставил! Теперь будет нам еще возни с этой семейкой.

— Ну, какая возня! Выйдет лишний рубль, два, вот и все, — задумчиво промолвил Боголюбов. — Не обедняем, матушка. На сирот бог посылает. Детей пристрою как-нибудь в приюты.

— Пристроишь, а каковы еще дети выйдут. Ведь это какой-то волчонок, — заметила жена. — Ни одного раза никому в глаза прямо не взглянул, а туда же лезет целоваться в губы. Верно, в отца пойдет.

— Ну, матушка, трудно сказать, кто в кого пойдет! Наш-то вон, Леонид Данилович, пошел, кажется, ни в отца, ни в мать… На Невском, при народе, щедрость показывает, отдавая дядюшке последние деньги, а тут, когда все, даже Лидя, отдавали, что могли, голодной семье, он повернулся спиною к беднякам и поскорей улизнул, чтобы кто-нибудь не взял у него гроша для этих несчастных.

— Уж ты всегда на Леонида готов нападать! — вступилась мать, еще так недавно навлекшая на сына грозу.

— Да ведь больно, больно, что с этих пор от своего сына ждать нечего. Лентяй, барчонок, белоручка, хвастунишка… Ты вон про чужих толкуешь, еще не зная их, а лучше бы о своем подумала.

Боголюбов был не в духе.

— Я так и знала, что уж эти нищие принесут нам неудовольствие!

Боголюбов молча ушел в свой кабинет, хлопнув дверью. Впервые в жизни оказав благодеяние своим ближним, он не чувствовал полного удовольствия, не ощущал елейного настроения духа и как будто был недоволен собою. Походив по своему кабинету, он взглянул на часы и начал собираться в должность.

— Что ж, не могу же я всего отдать. У меня у самого семья, своя семья! — пробормотал он вслух и со вздохом, взяв портфель под мышку, вышел из своей квартиры тихими и мерными шагами, как он обыкновенно ходил на службу, храня строгий и внушительный вид.

III ПРОСЯЩИЕ ПОМОЩИ