Лес рубят - щепки летят

По лицу Катерины Александровны пробежала грустная и в то же время насмешливая улыбка.

— Вот вы какие, милочка, вы смеетесь, когда я страдаю! — упрекнула ее Марья Николаевна.

— Я не тому смеюсь, — заметила Катерина Александровна. — Но вы так смешно сказали, что вы здесь умрете, как будто в другом месте вы не умерли бы.

— Попочка, я не то хотела сказать. Я хотела сказать, что я умру здесь прежде времени. Здесь ведь ад, ад!

— Где же лучше? — спросила Катерина Александровна, и на ее лице снова отразилось выражение любопытства.

— Где? — растерянно переспросила Марья Николаевна. — Разве вы, киса, думаете, что везде так же дурно жить?

Катерина Александровна нетерпеливо пожала плечами.

— Я этого не думаю. Я сделала этот вопрос, чтобы узнать, куда вы хотели попасть, чтобы быть счастливою…

— Я, милочка, и сама не знаю, — наивно произнесла Марья Николаевна. — Я ведь совсем не знаю жизни… Ах, кисанька, сегодня был у нас Рождественский: какой он котик! Бука такой, оттопырил губы и исподлобья глядит, бяшка! У-у!

Катерина Александровна снова улыбнулась, но в ее улыбке промелькнуло легкое выражение презрения.

В эту минуту позвонили к ужину. Раздалось пение девочек, началась еда гречневой каши с прогорклым маслом и с черным хлебом, потом снова пение и отход ко сну. Нежно поцеловав свою сестру и холодно подставив свою щеку под страстные поцелуи Марьи Николаевны, Катерина Александровна пошла спать.

В доме водворилась полнейшая тишина: живые мертвецы разместились по своим постелям-могилам. Бог знает, какие сны снились Зубовой, Марье Николаевне, Скворцовой, бледной маленькой Ивановой, поевшей и щей, и картофелю, и каши, несмотря на лихорадочное состояние и головную боль. Но как бы ни были страшны и несбыточны их сны, эти ночные грезы были все-таки менее призрачны, менее бессмысленны, менее дики, чем их жизнь днем.

Дом погрузился во мрак и выглядел еще угрюмее, чем днем. Только в четырех окнах на половине Анны Васильевны горели яркие огни. Здесь собралось веселое общество праздных стариков и старух и шла игра в карты, за которою почти постоянно проводила вечера Анна Васильевна.

— Maman, a ты и не сказала мне, что в твоем вертограде появилась новая гурия, — говорил Анне Васильевне господин с довольно большими черными усами, наглыми маслеными глазами и разбитными манерами. Это был тридцатилетний сын Анны Васильевны, Александр Иванович Зорин.

— А ты уж успел рассмотреть? — засмеялась Анна Васильевна, шутливо качая головой.

— Как же не рассмотреть? — воскликнул Александр Иванович. — Удивительно огненные глаза, черные, как ночь, волосы, поэтическая бледность лица…

— Пожалуйста, не входи в подробности; я ведь знаю, до чего ты способен дойти. Пожалуйста, поменьше смотри на моих помощниц, — игриво заметила Анна Васильевна, слегка ударив сына картами по лицу. — Я ведь тебя знаю!.. Все такой же шалун, как и прежде, — обратилась она к одному из партнеров, седому старику с воинственной физиономией и «Георгием» в петлице.

— Ну, ты уж и испугалась! — неприятным смехом засмеялся Александр Иванович. — А в самом деле, кто сия одалиска?

— Нищая какая-то. По протекции гиреевской горничной заняла место помощницы, — с пренебрежением произнесла Анна Васильевна. — Успела уже сделаться предметом обожания этой старой девы Постниковой.

— Ты все знаешь! — засмеялся сын.

— Нельзя же не справляться, что делается в среде этих девчонок.

— Тебе бы полком командовать, — промолвил с наглой иронией Александр Иванович.

— Командовали, командовали, батюшка, — засмеялся густым басом седой господин.

— И все твой верный плац-адъютант Ольга Никифоровна рапортует? — продолжал ироническим тоном Александр Иванович.

— Я ей очень благодарна, что она передает мне, что делается там, — сухо промолвила Анна Васильевна и обратилась к одной из игравших с нею дам. — Вы не можете себе представить, что это за вертеп… У меня постоянно голова разболится, когда я там пробуду хоть час.

— Ну, признайся, что ты никогда не пробовала там пробыть часу, — засмеялся сын, поддразнивая мать.

— Ах, боже мой, не сидеть же мне целый день между этими солдатками и будущими прачками.

— Уступи мне свое место и, клянусь тебе гробами всех моих отцов, я никогда ни на минуту не отлучусь от них, — драматическим тоном произнес сын.

— Ты все дуришь! — покачала головой мать, погрозив пальцем.

— Вы опасный человек! — смеялась барыня, игравшая в карты и очень радовавшаяся, что ей удалось во время разговора приписать сотню фишь в своих записях за партнерами.

— Почему же опасный? — небрежно спросил Александр Иванович.

— Ну да, ну да, уж сами знаете почему.

— Ей-богу, не могу и представить, почему я опасен, и даже для вас, — пожал плечами Зорин.

— Потому что говоришь под руку! Я ремиз вот из-за тебя поставила, — сердито произнесла Анна Васильевна, чувствуя, что ее сын сейчас начнет грубить.