Лес рубят - щепки летят

Старуха начала хлопотать с чаем и перебрасывалась с Катериной Александровной отдельными фразами. Впервые они беседовали как знакомые, а не как начальница с подчиненной.

— Что это, maman, у нас за субъект лежит в гостиной? — спросил у Анны Васильевны, появляясь в комнате и бросая фуражку, Александр Иванович.

— Вольная одна, — неохотно ответила мать.

— Очень миленькое созданье!

— Ну, пожалуйста, отложи эти наблюдения хоть сегодня, — сухо заметила мать. — Мне сегодня совсем не до них.

— Мы сегодня, кажется, не в духе?

Анна Васильевна, обратилась к Прилежаевой.

— Право, я завидую людям, которые могут жить, сложа руки, — заметила она. — Им все праздник.

— Эта-с шпилька предназначена мне, — пояснил ироническим тоном Александр Иванович, обращаясь к Катерине Александровне, присутствие которой в комнате Анны Васильевны, кажется, немало изумило его.- Maman иногда умеет быть очень деликатной дамой.

— Да, я иногда даже умею заставлять людей молчать, когда они сами не умеют краснеть за свои слова, — отозвалась Зорина уже совершенно резким тоном.

— Тебя в полку слишком избаловали послушанием! — желчно засмеялся Александр Иванович.

Зорина тихо вздохнула и обратилась к Катерине Александровне:

— Взгляните, что наша больная.

— Не желают делать вас свидетельницей семейной драмы! — нагло засмеялся Александр Иванович.

Катерина Александровна бросила на него какой-то странный взгляд, как на сумасшедшего, и вышла в гостиную. Ей впервые стало жаль Анну Васильевну. Наташа в гостиной лежала в полудремоте. Увидав Катерину Александровну, она сделала усилие, чтобы улыбнуться, и притянула к себе ее руку. Прилежаева присела около нее на диван и тихо провела рукой по ее волосам.

— Мне было очень худо? — спросила Скворцова, как бы не помня, что с нею было.

— Да, тебе дурно сделалось…

— Катерина Александровна, это правда, что меня наказывать будут? — совсем боязливо и едва слышно спросила девушка.

— Никто тебя не будет наказывать…

— А графиня?..

— Ты знаешь, что она сумасшедшая…

Скворцова пытливо смотрела на Катерину Александровну.

— А Анна Васильевна? — недоверчиво спросила она.

— Анна Васильевна сама перенесла тебя сюда. Она прислала тебя спросить, не хочешь ли ты чаю или чего-нибудь.

— Добрая она, — как-то по-детски проговорила Скворцова. — Она только горячая… А я совсем гадкая, совсем гадкая… И зачем это он сделал!.. — она закрыла лицо руками. — Я его не люблю… Я ненавижу его, — тихо прошептала она.

— Полно, Наташа; не думай ни о чем, — ласково промолвила Катерина Александровна. — Тебе надо отдохнуть, поправиться!.. Не говори никому ничего…

— Я вам только! Вы как мать мне, родная моя! — прошептала девушка и припала губами к руке Катерины Александровны.

В эту минуту раздались в гостиной сердитые мужские шаги и Александр Иванович, не обращая ни на кого внимания, в фуражке на голове, прошел по комнате. Через несколько минут из спальной вышла Анна Васильевна. Ее глаза были красны от слез, но она старалась скрыть свое волнение и подошла к двум девушкам с ласковой улыбкой. Вся ее фигура в эту минуту как-то принизилась и выглядела далеко не так величественно, как обыкновенно.

— Ну что наша путешественница? — шутливо проговорила она, потрепав Наташу по щеке. — Лучше?

— Благодарю вас, теперь лучше! Извините меня, огорчила я вас, — отозвалась Скворцова.

— Поправляйся, поправляйся! Сейчас пришлю тебе чаю! Это полезно.

Анна Васильевна удалилась с Катериной Александровной в спальню.

— Ее узнать нельзя; совсем другая стала, — заметила Зорина про Скворцову.

— Такое тяжелое горе хоть кого изменит.

— Ах, друг мой, да какое же горе легко! — вздохнула Анна Васильевна. — В молодости только привычки нет скрывать то, что гложет сердце. С годами и к этому привыкаешь. Тяжело, невыносимо жить, а ничего… живешь, смеешься, точно и в самом деле на душе не кошки скребут, а одно веселье слышится.

Вечер прошел тихо в задушевных беседах, в рассказах о прошлом.

Что-то глубоко грустпое, недосказанное, но понятное без слов слышалось в речах обеих собеседниц. Несмотря на разницу лет, положений и образования они вдруг тесно сблизились в этот вечер. Он как-то освежительно повеял на Катерину Александровну, как затишье после бури. Она понимала, что в этот день в Анне Васильевне нашелся и ярко блеснул тот кусочек золота-человека, о котором говорил, которого везде искал штабс-капитан. Из слов Анны Васильевны молодая девушка узнала, что старуха занимает место начальницы по необходимости, что она презирает помощниц и знает все их дурные стороны, что она окружена шпионами, которые не только сообщают ей обо всех мелочах, но доносят и на нее.

— Вы здесь не уживетесь, — заметила между прочим старуха. — Чтобы ужиться здесь, нужно иметь каменный лоб и черствое сердце. К сожалению, даже и я не могу поддерживать вас, потому что на вас начнут наушничать Боголюбову, и Грохову, и графине.