Лес рубят - щепки летят

— Не ажитируйтесь! не ажитируйтесь! Вредно вам это! Уйду! — проговорила Глафира Васильевна. — И давно надо было уйти, а то еще и меня на старости лет для примера выдерут. Драли же сперва, как молода была…

Глафира Васильевна широко раскрыла портьеру и вышла из кабинета.

— Волю взяла! — проговорила княгиня. — Этот народ удивительно способен забываться! Добрая девушка, а взбалмошна так, что с нею терпенья не хватит… Пользуется тем, что росла со мною, что я привыкла к ней…

Катерина Александровна, уже поднявшаяся со своего места, находилась в лихорадочном состоянии.

— Княгиня, неужели вы ничего не сделаете для спасения этой девочки? — спросила она едва слышно у Гиреевой, тревожно ходившей по кабинету.

— Я вам сказала, что тут нечего делать, — холодно ответила княгиня. — Ее нужно наказать; нельзя же потакать подобным поступкам. Вы сейчас видели пример, до чего доходят эти люди, когда им потакаешь…

— Она и без того наказана, жестоко наказана! — проговорила Катерина Александровна. — Подумайте, что бы вы сказали, если бы вашу взрослую дочь стали наказывать при всех ее…

— Да вы забываетесь, моя милая! — вдруг остановилась княгиня перед молодой девушкой и смеряла ее с ног до головы глазами. — Кого вы сравниваете? Что могло бы быть общего между моею дочерью и этой девчонкой? Ступайте!

В глазах княгини блеснул какой-то недобрый огонек. Эта маленькая старушка казалась теперь выше своего роста; это всегда добродушное лицо дышало теперь бесчувственной холодностью. Но Катерина Александровна не трогалась с места. Она как человек, действующий не по расчету, а под влиянием сильного чувства, забыла все и помнила только одно, что теперь или никогда нужно спасти Скворцову.

— Позвольте по крайней мере ей выйти из приюта, — проговорила она. — Я возьму ее к себе.

Княгиня уже совсем надменно и свысока взглянула нл Прилежаеву.

— Во-первых, ее не выпустят, — резко и отчетливо заговорила она, — а во-вторых, если бы ее и выпустили к вам, то вам пришлось бы оставить вместе с нею приют.

— О, я вполне согласна на это! — обрадовалась Прилежаева, забыв все последствия своего бессознательно высказанного решения.

— Вы просто нездоровы! — проговорила княгиня, пожимая плечами. — Идите и, пожалуйста, избавьте меня от подобных сцен! Вы дерзкая и сумасбродная девочка и больше ничего. Идите! — Княгиня отвернулась и пошла из кабинета в другую комнату.

Катерина Александровна едва удерживалась от слез, едва удерживалась на ногах; она видела, что ее хлопоты здесь не кончились ничем. Что-то вроде ненависти и отвращения к княгине закралось в ее сердце. У нее осталась теперь одна очень слабая надежда иа Боголюбова, к которому она и решилась идти от княгини. Утомленная и измученная, с поникшей головой вошла она в комнату Глафиры Васильевны.

— Сейчас завтрак подадут! — сердито проговорила Глафира Васильевна, тревожно расхаживавшая по своей комнате.

— Мне надо идти…

— Ну, вот еще! Подождите!

— Чего ждать? Я буду хлопотать у Боголюбова.

— Не нужно: и здесь гнев положат на милость, — решила Глафира Васильевна.

Катерина Александровна вопросительно посмотрела на нее.

— Неужели вы так думаете? Княгиня решительно отказала…

— Э, ведь мы эту канитель из года в год с лишком тридцать лет тянем, — сердито махнула рукой Глафира Васильевна.

В это время в комнату вошел лакей и принес завтрак. В ту же минуту из комнаты княгини раздался звонок.

— Скажи, Петр, Надежде, что княгиня зовет. Я нездорова, — проговорила Глафира Васильевна.

Лакей вышел.

— Пусть повозится с камер-юнгферой молодой барышни, — произнесла Глафира Васильевна, принимаясь за завтрак.

Через несколько минут в комнату вошла щегольски одетая девушка в светлом платье и черном шелковом переднике.

— Мне некогда, Глафира Васильевна, — скороговоркой проговорила она. — Княжне надо приготовить платье.

— Ну, мать моя, у меня и есть время, да охоты нет. Делайтесь там, как знаете. Тоже в шестьдесят лет притопчешь ноги-то, — небрежно ответила старуха, продолжая завтракать.

— Мне тоже не разорваться!

— А я вот, матушка, разрывалась на своем веку!

— Я так княжне и скажу, если платье не будет готово, что вы…

— Да ты не таранти здесь, а ступай делать дело, — строго произнесла Глафира Васильевна, нахмурив брови.

Она обращалась с прислугой чисто по-барски и не терпела возражений.

Нарядная горничная хлопнула дверью и вышла.