Лес сану

Имя товарища партийца, что скрывался тогда в лесу, было Кюйет. С того дня, как янки и твари Зьема объявились в здешних лесах и горах, они вечно устраивали облавы, и не было ночи, чтоб их собаки и ружья не лаяли на весь лес. Но жители деревни Соман гордились — за целых пять лет в их лесах не был схвачен или убит ни один подпольщик. Сперва молодежь носила им еду, охраняла их. Но враги узнали об этом и стали хватать девушек и парней. Одного из них, Сута, они повесили на фиговом дереве прямо у околицы. «Смотрите, чтоб неповадно было кормить коммунистов!» И запретили парням и девушкам ходить в лес. Тогда вместо молодых еду подпольщикам стали носить старики со старухами. Но враги и об этом прознали. Они убили старую Нян, отрезали ей голову и, привязав за волосы к стволу ружья, пронесли по деревне.

В конце концов стариков и старух заменили дети. А среди них самыми смелыми были Тну и Май. Когда Тну приходилось работать на лесной делянке, еду подпольщику относила Май. Если Май вместо матери нянчила дома сестренку Зит, с передачей шел Тну. Иногда они отправлялись в лес вдвоем. И оставались там на ночь. Они волновались: а ну как товарищ Кюйет заснет, когда враги устроят облаву? Кто уведет его подальше от опасности?

— И вы, ребята, не боитесь, что каратели схватят вас? — спрашивал товарищ Кюйет. — Еще убьют, как Сута или тетушку Няи.

Тну — он лежал, прикорнув на коленях у товарища Кюйета, — тотчас вскакивал, взметнув свою накидку:

— Дедушка Мет говорит, подпольщик — это Партия. А пока есть Партия, будут нашими земля и горы.

Там, в лесу, товарищ Кюйет обучал Тну и Май грамоте. Он расколол ствол бамбука, расщепил плашки, выпрямил их и, скрепив одну с другой, сделал «доски» шириною в три ладони. Потом они, зажегши смолистые ветки сану, дочерна закоптили доски и покрыли их толстым слоем быстро стынущего вязкого сока лакового дерева. И вскоре черноту с досок уже не смыть было водой. Тну сходил на гору Нгоклинь, а пути туда было три дня и три ночи в один конец, и принес целую сумку белого камня — вот вам и мел. Май училась лучше, чем Тну: через три месяца она уже умела читать и могла написать все, что душа пожелает, а спустя полгода умножала и складывала двузначные числа. Тну успевал куда медленнее да вдобавок был очень нетерпелив. Добравшись до хвостатой буквы «игрек», он забывал напрочь, что буква «о» с крючком на боку читается как «э». Однажды, видя, как здорово Май обогнала его, Тну прямо на глазах у товарища Кюйета и Май разбил в сердцах свою доску, ушел к ручью и сидел там целый день. Товарищ Кюйет пошел успокоить его, но он молчал. Пришла с утешеньями Май, он еле сдержался, чтобы не вздуть ее. Она уселась рядом, сидела недвижно, молча.

— Тну, — сказала она наконец, — если ты не вернешься, и я не пойду. Ну пожалуйста, Тну. Я сделала для тебя новую доску.

Тут он схватил вдруг камень и стукнул себя по голове, кровь потекла ручьем. Товарищу Кюйету пришлось перевязать ему рану.

Ночью в пещере товарищ Кюйет обнял Тну и зашептал ему на ухо:

— Знай, если янки или эти псы Зьемы убьют меня, тебе вместо меня быть подпольщиком. Только какой, сам понимаешь, из неграмотного партработник?

Тну притворился спящим. Он лишь тайком вытер слезы. Встав поутру, он отозвал Май подальше от пещеры:

— Ну-ка, скажи, как выговаривать «о» с крючком? И что за пузатая буква идет сразу за нею?

Май отвернулась, скрывая улыбку. Потом на новой доске, сделанной ею для Тну, вывела пузатую букву и сказала:

— Здорово ты все помнишь, это — буква «р».

— Верно, «р»… «р»… Тупая моя башка!

Пусть Тну забывал буквы, зато он держал в голове все горные тропки — прямо на удивленье. Став связным товарища Кюйета, он ходил с поручениями из общины в уезд. И никогда не шел торной дорогой. Если враги перекрывали все исхоженные пути, он забирался на высокое дерево, оглядывал местность и после, пустившись прямиком через лес, выскальзывал из окружения. Он не любил переходить реку вброд и, выбрав место, где бушевали стремнины, переплывал ее, ныряя в пенистых струях как рыба. «Враги ставят засады у мелководья, где течение потише, — говорил он, — быстрины у них вне подозренья».

Но однажды, едва он подошел к пенившейся близ водопада реке Дакнанг и, завернув в широкий лист заунга[6] письмо от товарища Кюйета в уезд, сунул его в рот, собираясь броситься в воду, как вдруг в ухо ему уткнулось холодное дуло винтовки. Он еле успел проглотить письмо.

Спустя три дня жители деревни Соман увидели вражеских солдат, волочивших Тну. Он был связан крепко-накрепко.

— Ну, которые здесь коммунисты?! Покажешь — будешь жить!

Люди обступили Тну. Старый Мет стоял совсем рядом с ним. Мальчик качнулся и привалился на миг к старику.

— Помни, Тну, — раздался низкий раскатистый голос старого Мета, он говорил на языке штра, — не опозорь деревню Соман!

Тну ответил ему лишь взглядом.

— Порядок! — проворчал старик.

Вся спина Тну была исполосована ножом.

— Давай, показывай, где коммунисты!

— Развяжите сначала, — негромко сказал Тну, — освободятся руки — покажу.