Лес священного камня

Пусть бы лопнул ты, пусть бы сгнил,
Пусть бы ножики порезали тебя,
Пусть куп-куп, тебя встретив, поразит,
Пусть копье, тебя встретив, пронзит,
И пускай тебя встретит ружье Йо,
Тебя насмерть застрелит оно,
Таково заклятие мое!
Что ты заришься на наш свет-огонь?
Что свирепо так ты ловишь наши души?
Почему с тобой ведем мы вечно вражду?.
Этот сосуд для варки шлю тебе,
Эту золу, ее кидаю тебе,
Эту ручку старую, даю ее тебе,
Чтоб ты лопнул, чтоб убили тебя,
Эй ты, дрянь!

Мужчины вместе возвратились в селение, приговаривая:

Вернись к себе домой,
В родимое селение,
В свой лес родной,
К своей родной реке!

Возвратившись к кувшину, Бап Тян срезал гребень курицы и провел им восемь раз по лбу Сраэ и Тяна, который держал трубочку. Когда Тян опустил трубочку в сосуд со спиртным, отец начал читать моление. Затем он восемь раз приложил ко лбу обоих пострадавших лезвие куп-купа, на которое предварительно поплевал, восемь раз повертел над их головами пустой янг дам, обмакнул пальцы в спиртное и стал водить ими то по кувшину, то по лбам обоих юношей. При этом он перечислял те виды порчи, которые снимает, и произносил:

Пусть будет тело наше бодро!
Пусть будет сон глубок!
Пусть будет храп громоподобен!
Не лопнет пусть шнурок,
Пусть змей воздушный без помех взовьется,
И связь его с землей пусть не прервется!

Первым из кувшина пил помощник, за ним — Банг Олень. К моей великой радости, мне на этот раз не предложили приложиться к кувшину, рассчитывая, видимо, что я повторю свой утренний «подвиг», но выберу на сей раз своей жертвой не лань, наносящую ущерб лишь посевам, а хищника, нападающего на скот и даже на людей. Говоря о нем, мнонгары не произносят слово «тигр», а обозначают хищника поднятием руки со скрюченными пальцами, наподобие когтистой лапы. Во время заклинаний они не раз упоминали о том, что хорошо бы мне застрелить тигра.

Примерно без четверти шесть Банг Олень и Бап Тян снова пошли разносить рис. Банг Олень направился в селения Верхнего Донаи, а Бап Тян — в Нёнг Брах. Но Бап Тян через полчаса возвратился, испугавшись приближения ночи: он несомненно находился под впечатлением вчерашнего нападения тигра и своих собственных заклинаний, которые «тот», «другой», мог счесть слишком дерзкими.

Вечером к Крэнг-Джоонгу явился его джоок, начальник Сар Ланга, с которым он в сентябре совершил обряд обменной жертвы. Чонг-Енг только что сообщил о начале жатвы, и Крэнг открыл в честь его кувшин, к которому они оба приложились. Через час «священный человек» вынул втулку из второго кувшина, чтобы угостить людей из Нёнг Браха, которые на ночь спустились к нему с гор.

24 октября

С половины шестого утра у Бап Тяна бил барабан и звучал гонг — синг: это будили духов, чтобы они были готовы к празднику.

Крах и Крэнг Заика заканчивали украшение жертвенных столбов: рноом вырезал на верхушке мачты — Капоки — стилизованного человечка, сидящего на корточках, а старый раб вытачивал из дощечек две пары «пчелиных крыльев», которые увенчают фигурку. Крылья представляли собой две полукруглые планочки на тонкой перекладине. Заика дополнил эту часть украшения вырезанными из мягкого дерева четырьмя горлинками натуральной величины, которых завтра прикрепят к «пчелиным крыльям».

Наконец, около половины одиннадцатого Бап Тян тронулся в путь. Он принял все меры предосторожности. Перед выходом из хижины кинул во двор несколько пригоршней золы, приговаривая:

Здесь под ветер бросаю я золу; пусть не ревет олень,
Пусть прух

-травой не зарастает долина,В равнине пусть не упадет нам на дорогу пень
И путь не преградят нам травы рхоонг и ра.Я иду сам вести дня, что позади, отвести,
Я иду, чтоб вести дня, что впереди, разнести,
Выньте олово все из ушей и внимайте речи моей!

Днем на обрывистом берегу прямо на воздухе открылась настоящая парикмахерская: в нескольких метрах от Крэнга Заики, который вырезал горлинок, молодой Тиар, возведенный неожиданно в парикмахеры, стриг на французский манер волосы многим юношам.