Лес видений

Начала Немила обходить дуб, дабы найти второй источник, да пришлось ей на полпути вернуться, ибо очень уж близко дуб к скале подходил, стволом и нижними ветвями буквально врастая в каменистую осыпь.

Стражей, о которых предупреждал Добрыня, нигде не было видать, так что она недолго думая задрала юбку, сняла с пояса один из сосудов, откупорила его и присела, подогнув под себя колени.

– Обожди!

Крик раздался в правом ухе. Звенящий, женственный, порождающий гулкое эхо, он показался Немиле невероятно знакомым, отчего она смогла удержать себя в руках и не испугаться.

Она не торопилась вставать с колен, но со своим занятием на всякий случай повременила, продолжая, впрочем, держать сосуд у воды.

– Ты вольна набрать сколь угодно воды из мёртвого источника, но не трогай её без надобности, – поведал голос, и Немила поняла на этот раз, что доносился он из самой глубины богатой дубовой кроны.

Наверное, она – та женщина, что сидела в ветвях, – и была стражницей источника. И судя по сему, стражница была настроена вполне приязненно, что не могло не радовать.

– Спасибо, незнакомка! – крикнула Немилушка и с осторожностью набрала воды. Первый сосуд был теперь полон.

– Я принимаю твою благодарность, хоть она и преждевременна, – ответила невидимка, и в её голосе обозначились нотки вредности. – А теперь подойди, не бойся. Мы хотим познакомиться и посмотреть на тебя поближе.

Немила убоялась и одновременно заробела, но поступила как велено.

Она подошла к дубу настолько близко, чтобы увидеть ровно над собой самые мелкие веточки кроны, но не ближе.

– Хей, кто там со мной разговаривает? Кто ты, сторожащая источник живой воды?

Тотчас же, как был задан вопрос, крона дерева затряслась, зазвенела листочками, листочки вместе с ветвями разошлись в разные стороны, и к подножию дуба спикировала птица, красивущая, с перьями разноцветными переливчатыми – от ярко-красного до насыщенного глубокого зелёного, а на голове у той птицы была корона с тремя округлыми зубьями. Вся птица сияла, как царская брошь, и даже груди, вполне человеческие на вид груди, оканчивались красными как рубины сосками.

– Гагана меня зовут, – мелодично пропела птичка, широко раскрывая маленький золотистый клювик. – И ты назови себя, красавица, ибо говариваю я лишь с теми, чьё имя мне знакомо.

– Немила, – на всякий случай отбила поклон. Гагана тоже склонила птичью голову, отчего корона едва заметно колыхнулась.

– Рада приветствовать тебя, Немила, – доброжелательно произнесла Гагана и повела лапкой, царапнув камень под собой. – Какими судьбами занесло тебя в наше царство-государство, столь далёкое от твоих родных мест?

– Я за суженым явилась.

– И где же твой суженый? – птица поводила головой в разные стороны и подёрнула крыльями, сей жест напомнил Немиле пожимание плечами.

– Он тут, недалеко, решил немного уйти вперёд, – ответила Немила, стараясь не выдать своего беспокойства за Иванушку.

Гагана почесала клювом брюхо. При ближайшем рассмотрении её птичий взгляд был столь же пронизывающим и безэмоциональным, как у соколицы или орлицы.

– Привираешь ты, но пускай будет так. Я хочу испросить у тебя совета. Слышишь, как в ветвях кто-то плачет?

Немила прислушалась. И правда, если превратиться в слух, то можно уловить многоголосое подвывание. Но что же это значило?

– То дети мои надрываются голодным криком, – упавшим голосом сообщила Гагана. – Посмотри на мои стёртые в кровь соски! Птенцов восемь, а я не могу выкормить их одна! Скажи, что мне делать, как облегчить их страдания, пока они не вырастут и не научатся переносить долгое отсутствие еды?

Блеснули железные когти, золотой клюв хищно раскрылся, казалось, она готова напасть, но Гагана не сдвинулась с места.

– Слышишь, как они возбуждённо визжат? Это ты, твоё появление на них так подействовало. Накорми их, пока моя голова не разорвалась от этого мерзкого звука, и тогда я отступлю с твоего пути, и направлю тебя к источнику живой воды!

«Чем же я их буду кормить?» – захотела спросить Немила, но птица уже подпрыгнула и скрылась среди листвы, чтобы спуститься снова, но уже не одной.

В когтях Гагана держала двоих голеньких розовеньких птенцов с непропорционально большими головами и крошечными крылышками, каждое в мизинчек шириной. Кроме едва державшейся на шее головы и лысых крылышек у птенцов был клюв – точь-в-точь мамашин, и точно такие как у мамаши когти, на вид – чистое железо.

Когда мамаша выпустила птенцов на камень и снова взмыла к верхушке дерева, птенцы принялись противно завывать на одной ноте. Гагана обернулась за четыре раза, и на четвёртый раз завывание превратилось в один истошный крик, от которого было никуда не скрыться. Немила искренне пожалела Гагану, печальной статуей замеревшую в окружении детей, однако, жалостью сыт не будешь.

И принялась Немила шарить по земле в поисках пищи. Глупо, но что же ей ещё оставалось?

Золотые жёлуди? Нет, их и есть невозможно. Может, вернуться на большую тропу и выловить пару мышей из тех, что карабкаются по склону? Ей, конечно, будет нелегко, но можно снять с себя юбку и попробовать использовать ту как капкан.