Немила коротко задумалась. Хотелось ей утешить тоску Василия, сказать, что нет его брата в тридесятом, что если ничего не случилось за последние три дня, то должен он быть жив. Но эта ниточка потянула бы за собой остальные, так что она сказала лишь:
– Не печалься, Василий. Продолжай искать, и твой брат, наш любимый царевич, обязательно найдётся.
Тот отмахнулся, но не со злом, Немила почувствовала его расположенность к себе.
– Найдётся-то найдётся, и я уже начинаю побаиваться того, что будет, когда мы его найдём… Но ты же не знаешь ничего из того, что тут творилось в твоё отсутствие. Нет! Не могу я об этом говорить! Пусть тебе другие расскажут, более смелые на язык! А потом присоединяйтесь с батюшкой к пиру, я буду рад вас там видеть.
Василий-царевич выставил перед собой ладонь, стал подниматься с табурета. Стражник распахнул перед ним дверь, и царевич вышел из светлицы не оглядываясь.
Они остались с батюшкой одни, и никто не решался начать разговор первым.
Немила комкала юбку. Снизу и вообще отовсюду слышался нестройный хор голосов, который заметно прибавил веселья с того момента, как Василий покинул светлицу. За дверью вероятнее всего уже никого не было.
Затянули песню. Посевную, ту, что поётся по весне и в начале лета в надежде на хороший урожай.
– Батюшка, можно мне пойти ко всем? – тоненьким, холодным, как сосулька голосом воспросила она.
– Можно, – отозвался тот из угла и спохватился. – Немилушка, доченька, конечно же иди! Но сначала прости меня, дурака! Я же для собственного твоего благополучия тебя запер! Знаешь ли ты, как сильно меня глодала совесть? Можешь ли представить, как тяжело было знать, что ты тут, рядом, но не мочь тебя обнять?
– Полно, батюшка, – отмахнулась Немила, отвернувшись в сторону.
– Нет, не полно! Сейчас я тебе расскажу, дай лишь с силами собраться…
Далее батюшка вышел из тени. Он упал рядом с постелью и обнял Немилины колени, отчего её чувства всколыхнулись, снова стали мягкими. Уж очень она в глубине души любила, когда батюшка таким образом любовь проявлял. Не могла она перед ним устоять.
– Пока тебя не было, пока ты – по собственной вине тоже, но не будем сейчас об этом – исчезла, в царстве Лыбедском начали твориться странные вещи. Дружину на самую лютую зиму распустили, потому мы все вернулись домой (не буду говорить, как велико было моё горе, когда не встретил тебя, оно и так очевидно). Но стали до нас вскоре доходить тревожные вести, что якобы во дворце видели молодца, уж очень сильно смахивающего на царевича. Дальше – ещё больше. Со всех уголком царства стали приходить ужасные вести о том, что некий Иван, величающий себя царевичем и одевающийся как царевич, пользуется доверием молодых красивых девиц, а напакостив, исчезает. И если бы это был конец истории! о, я бы молил, чтобы это было так, но увы, всё правда. У тех девиц, которые поддались чарам Ивана (ибо видевшие его клянутся, что это Иван и был, невзирая на протесты других) обнаружился страшный недуг, из-за которого жизни их стали обрываться одна за одной, и побороть его не смогли ни один из знахарей и ни одна из знахарок.
– Что же это был за такой недуг? – спросила она сдержанно, и батюшка натужно замычал, пока не взял себя в руки.
– Ни вслух не сказать, ни пером описать, – ответил он, наконец, в немалом смущении.
– А ты попробуй опиши, – с негаданной невозмутимостью потребовала Немилушка.
– В родах они все умерли, – теребя тесёмочку на рукаве, ответил батюшка.
– А дети живы остались? – пытливо поинтересовалась она.
Боялась Немила, что не понравится ей ответ батюшки, ой как не понравится. Так и сталось.
– Дети… нет, тоже умерли, – признался батюшка и отвёл глаза в сторону. – Мы, это, Немилушка, кушать идём?
– Мне бы в баньку и одёжу сменить…
Глаза Немилушки не увлажнились, но рот сжался в болезненную ниточку. Убили всех детей, вынесли им смертный приговор.
– Да-да, конечно, – батюшка понимающе закивал головой, засуетился. – Банька для наших гостей топится, а одёжа вся твоя в сундучке, нетронутая с зимы лежит. Сходи умойся, а потом возвращайся к нам.
– Хорошо, батюшка. Я мигом оборочусь, – пообещала Немила, глазом не моргнув, и бросилась к сундучку за исподним.
– Я, может, тебя провожу?
– Без надобности, – отрезала Немила, пока выбирала юбку – не понаряднее, но поудобнее. Плевать ей было, что о ней кто подумает, главное – не умыться, но смыться отсюда поскорее. Ожидала она, что батюшка начнёт настаивать, и у неё уже были наготове подходящие слова для спора, но тот сдался на удивление быстро:
– Ладно, дочь, как тебе угодно будет, пора мне гостей развлекать. Я ж хозяин, как-никак. А ты не задерживайся, не то волноваться буду.
Слова батюшки немного опечалили Немилу, и всё же она поняла и простила его.