Лэшер

Вдруг Мона ощутила запах… Это был тот же странный запах, что преследовал ее раньше – и в прихожей, и в гостиной, где обычно лежал китайский ковер. И хотя он был едва уловим, она не могла его ни с чем спутать. Следуя за ним, Мона приблизилась к балюстраде. В сочетании с благоуханием ялапы запах, привлекший ее внимание, казался Моне весьма соблазнительным. Она бы даже сказала, вкусным – таким же вкусным, каким кажется сладкий аромат карамели или ирисок, но с той разницей, что этот запах имел явно иное, не связанное с пищей, происхождение.

Неожиданно в ней вспыхнул гнев на того, кто избил Майкла. Этот мужчина понравился ей с первого взгляда. Она также восхищалась и Роуан Мэйфейр. И была бы не прочь когда-нибудь остаться с ними наедине, чтобы кое-что у них выведать и в свою очередь кое о чем рассказать. А главное – попросить у них виктролу, если, конечно, они ее нашли. Однако подобная возможность ей ни разу не представилась.

Мона снова встала коленями на обжигающие холодом плиты и дотронулась до них рукой. Запах точно исходил из этого места, однако ничего подозрительного ей обнаружить не удалось. Она посмотрела на дом, на утонувший во мраке черный ход. Везде было темно. Мона перевела взор на здание бывшего каретного сарая, находившееся за железной оградой, неподалеку от дуба Дейрдре.

Это было небольшое строение, в котором теперь жила прислуга. В его окнах светился единственный огонек. Очевидно, Генри еще не спал. Но Мону это обстоятельство не слишком беспокоило. С кем с кем, а с ним уж она сумела бы справиться. Вечером за ужином она заметила, что Генри до смерти напуган случившимся в особняке и, вероятно, уже серьезно подумывал о том, чтобы сменить место работы. Он лез из кожи вон, чтобы угодить Майклу, а тот в ответ лишь неустанно повторял:

– Понимаете, Генри, я принадлежу к так называемой рабочей интеллигенции. И весьма неприхотлив в своих требованиях. Меня вполне устроит самая обыкновенная пища. Например, красные бобы и рис.

Рабочая интеллигенция… После ужина Мона подошла к Майклу, когда тот собирался удалиться, чтобы совершить свой, как он выражался, вечерний моцион.

– Дядя Майкл, – обратилась к нему она, – а что это еще за чертовщина такая – рабочая интеллигенция?

– Ну у тебя и выражения! – прошептал он с нарочитым удивлением в голосе, непроизвольно поправляя ленту в ее волосах.

– О, простите, – пробормотала она в ответ. – Видите ли, я считаю, что всякая девушка из высшего общества должна непременно обладать большим запасом слов.

Он одобрительно рассмеялся. Казалось, такой ответ пришелся ему по вкусу.

– Рабочий интеллигент – это такой человек, которого меньше всего заботит благосостояние среднего класса, – объяснил он. – Достаточно ли ясно я выразился, чтобы меня могла понять девушка из высшего общества?

– Вполне. Ваш ответ чрезвычайно последователен и точен. Должна вам заметить, что я терпеть не могу соглашательство в какой бы то ни было форме.

И снова он разразился мягким, обворожительным смехом.

– А как вы стали рабочим интеллигентом? – продолжала расспрашивать Мона. – Не могла бы и я записаться в ваши ряды?

– Записаться, Мона, нельзя, – ответил он. – Чтобы стать рабочим интеллигентом, надо родиться рабочим. Например, сыном пожарного, сколотившего небольшое состояние. Рабочий интеллигент, если захочет, может сам косить траву. Может самостоятельно мыть свою машину. Или сесть за руль автофургона, несмотря на то что, по мнению окружающих, ему больше подошел бы «мерседес». Рабочий интеллигент свободен в выборе своих занятий.

Господи, как он улыбнулся при этих словах! Безусловно, в них сквозила ирония над самим собой, возможно даже несколько горькая. Но это было не главное. В его взгляде она прочла, что одним своим видом доставляет ему удовольствие. Ну конечно, в этом не могло быть сомнений. Она определенно вызывала у него интерес, и только некоторая усталость и благовоспитанность заставляли его держать себя в рамках.

– Ну что же, мне это кажется весьма привлекательным, – одобрительно заключила она. – Любопытно только узнать: вы снимаете рубашку, когда косите траву?

– Мона, сколько тебе лет? – игривым тоном осведомился он, склонив голову набок. Его взгляд оставался по-прежнему совершенно невинным.

– Я же говорила, тринадцать, – простодушно бросила она в ответ.

Поднявшись на цыпочки, она быстро чмокнула его в щеку, своим порывом заставив в очередной раз покраснеть. Он не мог не заметить очертания ее груди, талии и бедер – всей фигуры в целом, откровенно угадывавшейся под свободным розовым ситцевым платьем. Майкла тронуло такое проявление внимания, но, несмотря на невинность, ее поцелуй пробудил в нем совершенно иные чувства. Взгляд его на минуту словно остановился. Чуть придя в себя, он сказал, что ему нужно выйти на воздух. Помнится, он что-то бормотал насчет ночи на Марди-Гра и вспоминал, как в детстве, направляясь на карнавальное шествие, каждый раз проходил мимо этого дома.