Лэшер

— Талтос — это ничто! — прошептал священник, наклонившись ко мне. — Если ты хочешь быть Талтосом, отправляйся в лес. Можешь не сомневаться, маленькие существа тебя найдут. Ты станешь их пленником. Ты нужен им, чтобы вывести новое племя — племя великанов. Но это не должно случиться. Это слишком отвратительно. Да, ты способен произвести на свет целый выводок чудовищ. И ты можешь стать святым. Господи Боже, у тебя есть возможность стать святым!

И вновь он упомянул об этом загадочном маленьком народе, о котором я до сих пор ничего не знал. Я не сводил глаз со священника, пытаясь постичь скрытый смысл его речей.

— Ты можешь стать святым! — повторил он.

Тут в собор вошли несколько человек в меховых плащах с капюшонами. Все они были обвешаны оружием. Священник заговорил с ними по-латыни, отдавая распоряжения. Слов его я почти не понял. Впрочем, я и так знал, что мне предстоит отправиться в Италию морем. Понимал я и то, что отныне нахожусь в полной зависимости от этих людей. Охваченный страхом и тревожными предчувствиями, я обернулся к витражу с изображением святого Эшлера, словно ища у него защиты.

Я неотрывно глядел на портрет святого, составленный из кусочков цветного стекла. И вдруг произошло чудо — самое что ни на есть настоящее чудо. Взошло солнце, и, хотя лучи его не коснулись витражного окна, стекло вдруг наполнилось светом, который сделал лицо святого необычайно живым и ярким. На моих глазах святой Эшлер буквально исполнился огня жизни. Темные его глаза сверкнули, розовые губы изогнулись в улыбке, складки красного одеяния, казалось, пришли в движение. Я понимал, что это всего-навсего игра света, обман зрения. Но обман этот потряс и заворожил меня.

Мир и покой снизошли в мою смятенную душу.

Перед внутренним моим взором встало искаженное ужасом лицо матери, в голове у меня вновь зазвенел ее отчаянный крик. Я увидел, как все члены клана Доннелейт, точно стая испуганных крыс, несутся от меня прочь.

— Будь святым! — раздался над моим ухом шепот священника. В этот момент я мысленно принес обет, хотя страх сковал мои уста, не давая произнести ни слова.

Потом взгляд мой снова устремился к витражному окну. Я хотел, чтобы облик святого запечатлелся в моем сердце во всех подробностях. Впервые я заметил, что босые ноги святого Эшлера попирают распростертые на земле тела маленьких существ — троллей, гномов и прочих демонов ада. Увидел я также, что в руках святой сжимает посох и конец этого посоха пронзает тело дьявола. Прислушиваясь к биению собственного сердца, я внимательно разглядывал мастерски сделанные изображения всей этой нечисти.

Солнце освещало окно так ярко, что куски цветного стекла излучали сияние. Казалось, святой сделан из драгоценных камней! Никогда прежде не видел я подобной красоты — блеск золота, глубокое мерцание рубинов и сапфиров, ослепительная белизна алмазов.

— Святой Эшлер… — благоговейно прошептал я. Один из вооруженных людей взял меня за руку.

— Иди с Богом, Эшлер. Вручи свою душу Господу, и к тому времени, когда смерть вновь придет за тобой, ты познаешь мир.

Таким было мое рождение, джентльмены. Так я пришел в этот мир. Теперь я должен рассказать вам о событиях, которые последовали за этим, о том, каких высот я достиг.

Итак, я покинул Доннелейт, чтобы уж никогда более не увидеть старого лаэрда, главу клана. Я понимал, что надолго расстаюсь с долиной, собором и священником. Небольшая лодка уже поджидала меня и моих спутников. На этом утлом суденышке мы пробрались между льдов, вышли из узкой гавани и двинулись на юг. Вскоре мы достигли большого корабля. Вслед за своими спутниками я поднялся на борт. Меня немедленно заперли в тесной каюте. Я был пленником — в этом не оставалось сомнений. За все время пути я поддерживал свои силы лишь молоком, потому что любая другая пища вызывала у меня отвращение, а из-за постоянной качки я страдал от приступов тошноты.

Никто из моих спутников не счел нужным объяснить, почему меня держат взаперти. Никто не попытался хоть как-то успокоить и ободрить меня. Напротив, я был лишен любых средств, скрашивающих досуг. У меня не было ни книг, ни даже четок, дабы читать молитвы. Мои бородатые молчаливые сопровождающие, судя по всему, относились ко мне с опаской. Так или иначе, они явно не желали отвечать на мои вопросы. Наконец от тоски и одиночества я впал в некое умственное оцепенение и коротал время, распевая песни, составленные из тех немногих слов, что были мне известны.

Тогда мне казалось, что слагать из слов песни — это то же самое, что сплетать из цветов венки и гирлянды. Соединяя слова друг с другом, следует думать не об их смысле, но лишь о красоте и благозвучии. Я пел почти без умолку. Выяснилось, что голос у меня глубокий и сильный, — звучание его я сам находил на редкость приятным. Итак, весьма довольный собой, я лежал на своей узкой койке и, закрыв глаза, распевал гимны собственного сочинения, отдаленно напоминавшие те, что я слышал в Доннелейте. В этом блаженном трансе проходили целые дни, и лишь сон мог заставить меня замолчать.