Лешие Астериона

— Так вот что тебя взволновало… Ладно, командор, не горюй. Подай ходатайство, может, тебе медаль причитается «За бестолковую жену», — с деланной усмешкой сказала она.

На суровом лице Николая ничего не отразилось. Он только устало проговорил:

— Будь добра, избавь меня сегодня от своих истерик.

Девушка прикусила губу и уставилась в окно. Иногда она сквозь обиду украдкой поглядывала на мужа. Несмотря ни на что, Катя любовалась им. И посеребренными сединой висками, и взглядом хмуро-серых глаз, и даже глубоким шрамом на подбородке, который так хотелось поцеловать.

А за окном неспешно проплывали столетние кряжистые деревья и густой кустарник, которым не было никакого дела до печалей людей.

Катя ненавидела Астерион.

* * *

Противный моросящий дождь не унимался всю ночь. Она насквозь промокла и замерзла, но все равно сидела на ступеньке возле его дома и ждала. Сначала Катя очень волновалась, часто посматривала на часы и вздыхала, всякий раз обнаруживая, что время ползет неприлично медленно. Когда настала полночь, нетерпение улеглось, и нервную дрожь победил обычный озноб. А еще через два часа девушка перестала смотреть на часы и просто смотрела на отражение фонарей в лужах.

Он подошел с другой стороны и совсем тихо.

— Катя? Ты с ума сошла, что ты здесь делаешь?

Девушка вздрогнула и обернулась.

Николай был пьян, парадный китель нараспашку, сорочка наполовину расстегнута.

— Я узнала, что ты прилетаешь сегодня.

— Господи, да ты вся промокла! И руки ледяные! Ты что, без термобелья? Обалдеть. Немедленно заходи в дом!

От его прикосновения сердце радостно забилось, и Катя охотно повиновалась.

В доме Николая пахло пылью и запустением. Он поспешно и не очень ловко шарился по шкафам, пока наконец не вытащил длинный серый свитер и термоноски.

— Он тебе за платьице сойдет. Держи это и марш в душ! А, подожди. Выпей-ка, — Николай вытащил из бара пузатую бутыль и налил добрые полстакана бальзама. Катя понюхала напиток и поморщилась.

— Без разговоров. Просто пей и все.

Она подчинилась, поперхнулась, горячее тепло приятно разлилось по телу. Прижав к груди свитер, Катя ушла в ванную комнату. Положила сухую одежду на полку, подумала и вернулась к Николаю.

— Искупай меня? — сказала она и сама испугалась своей смелости.

Николай чуть не уронил только что налитый бокал и ошарашенно обернулся.

— Чего?

— Искупай меня? — повторила Катя уже уверенней, и хотя ее щеки стали пунцовыми, то ли от волнения, то ли от бальзама, глаза она не опустила.

— Да ты соплячка еще! Брысь в ванную, и без глупостей!

— Мне девятнадцать лет, я учусь в юридическом университете и я уже не соплячка! — крикнула она в ответ, чувствуя, как закипают слезы, — И я люблю тебя. Давно. Сам знаешь.

— Катя, ты дочь моего друга, я старше тебя на пятнадцать лет, и я не могу… ты для меня — ребенок!

— Ребенок?

Она одним движением стащила с себя кофту вместе с курткой. Разгоряченная, с прилипшими к обнаженным плечам длинными прядями волос, Катя рывком расстегнула тугой лиф, освобождая упругую нежную грудь.

Николай онемел. Как зачарованный, он смотрел на девушку, не в силах отвести взгляд. Наконец шумно выдохнул и сел. Выпил залпом содержимое бокала.

— Мне надо еще выпить, — пробормотал он, и уже хотел было направиться за добавкой, но прямо перед ним возникла Катя.

— Ты только не думай, что я шлюха. Я… я никогда не была и не буду ничьей, кроме тебя, — проговорила она и, опустившись на пол у кресла, пылающей щекой прильнула к его колену.

Пустой бокал выскользнул из подрагивающих разжавшихся пальцев и с глухим стуком упал на покрытие.

— Какого черта… какого же черта…

Он повернул к себе ее лицо и больно прижался лбом к ее лбу.

— Кать, я пьян, я очень пьян и я…

Девичья ладошка нежно коснулась колючей щеки, и Николай взорвался. Он целовал ее улыбку, и соленые от слез глаза, и руки, торопливо расстегивающие сорочку у него на груди.

Его ненасытные губы были горячими и жесткими.

Утром Катя долго боялась открыть глаза. Когда наконец это пришлось сделать, она увидела, что Николай, приподнявшись на локте, смотрит на нее. Поежившись, девушка натянула повыше плед. Она знала наперед, что произойдет дальше. Николай станет извиняться и сожалеть, скажет, какую страшную ошибку они совершили, сошлется на алкоголь, быстро оденется и выйдет в кухню, чтобы не видеть, как одевается она.

— Я хочу, чтобы ты переехала ко мне.

Ее глаза широко распахнулись от изумления.

— Что?

— Я хочу, чтобы ты жила в моем доме. И сам поговорю с твоим отцом.

* * *

— Цыпа-цыпа-цыпа!

Сева, осторожно переставлял ноги в густой траве, как цапля на болоте, и согнувшись в три погибели искал малыша белошейки.

— Цыпа-цыпа!

— Не всех зверей еще распугал? — ехидно поинтересовался голос Гвиеры в наушнике.

— Может, поможешь, вместо того чтобы издеваться?

— Непременно, как только ты признаешь свою неправоту и извинишься за вчерашнее.

Себастьян отмахнулся и в очередной раз полез в кусты.

— Цыпа-цыпа, маленький! Иди к папочке!

Гвиера тонко засмеялась:

— Дурачок. Иди к убитой самке, замри и жди. Детеныш вернется к ней.

Сева охнул, выпрямился и вытер пот со лба.