Лешие не умирают

Он вскарабкался в высокую кабину, и «ГАЗ» взревел, набирая обороты на нейтралке.

Латышев заглянул в кабину – огромный двигатель, прикрытый металлическим кожухом, не позволял поместиться там двум пассажирам.

– Кто в кабину? – Латышев посмотрел на воспитанника.

– Давай ты? – тут же отозвался Максимыч. – Больно суров сегодня Михалыч. Ты хоть с ним общие темы имеешь, а меня он воспитывать начнет. И мозг вынесет, как не было, и нанесет мне непоправимый культурно-нравственный урон. Я уж лучше в кузове.

– Хорошо, только смотри за воздухом. Если что – стучи по кабине, а сам ныряй на пол.

– Не дрейфь, Саныч, тут рядом. Даже испугаться не успеем, как на месте будем, – и с этими словами Максимыч забрался в кузов, удобно устроившись в уголке.

«На месте» оказались действительно быстро. Прижимаясь спиной к кабине, Максимыч внимательно следил за небом, ожидая появления из облаков огромной тени ящера. Но или погода была нелетная, или какие другие неотложные дела отвлекли все летающее племя драконов, но все десять минут, пока грузовичок медленно, переваливаясь с боку на бок на высокой подвеске, миновал улицу Бабушкина, обогнул лежащий на боку автобус, пересек широкий перекресток с улицей Шевченко и нырнул в узкий переулок, ведущий к автобусному парку, сталкеру на голову так никто и не свалился. Не то, чтобы это сильно его удручало, скорее напрягало.

Но вот машина заскрипела тормозами и встала, как вкопанная. Максимыч последний раз бросил взгляд на небо и с опаской выглянул наружу. «Шишига» остановилась возле больших закрытых ржавых ворот. Некогда синий металлический забор зиял огромными брешами, но ворота стояли несокрушимо – только буквы и цифры покосились и местами отвалились. Сейчас надпись гласила, что за забором находится «А ток лон 13 8». Причем восьмерка покосилась и была похожа скорее на знак бесконечности.

Из кабины выскочил Латышев и, осмотревшись, велел Михалычу:

– Посиди пока тут, мы осмотримся, – и потом, уже разглядев голову Максима, торчавшую из-за борта, махнул ему. – Чё сидим, пассажир? Приехали. Слазь, давай.

Второй раз повторять не пришлось. Изотов, перемахнув через высокую преграду, мягко приземлился на потрескавшийся асфальт рядом с другом. Латышев указал на дыру в заборе.

– Ну, пошли, что ли? Я Михалыча так запугал по дороге, что он носа без разрешения не высунет, так что с ним нянчиться не придется. Надо будет ворота открыть. Я тут последний раз лет десять назад был – уже и не помню, по какой надобности.

– И что тут?

– Известно, что. Автобусы, мастерские… точнее, все, что от них осталось, – с этими словами он осторожно заглянул в брешь. – А может, и еще что… Так что ушки держи на макушке.

Автобусный парк от ядерной атаки пострадал несильно. Гораздо больше ему досталось от времени. От этого непостижимого четвертого измерения, которое не щадит ничто и никого. Великий, суровый Хронос – нестареющий бог всего, что мы видим вокруг. И уж коли что-то попалось под его суровую руку – со временем это превратится в хаос, так им любимый. В этом месте божество постаралось на славу – порядка тут не наблюдалось. Уцелевшие стены корпусов пошли трещинами, окна и двери вылетели, словно что-то взорвалось внутри здания. На площадке валялись несовместимые вещи: дохлой гусеницей топорщила алюминиевые усы радиоантенн телескопическая штанга, перекореженная и поржавевшая, стол, каким-то чудом вылетевший из окна и приземлившийся посреди площади трухлявым гробом, рядом валялся каркас стула с единственным уцелевшим колесиком на ножках. И автобусы, куда же без них. Все-таки это автобусное депо. Правда, автобусами это было уже трудно назвать. Ржавое бесформенное нечто на сгнивших, сопревших резиновых покрышках. Будто побитые псы прижимались брюхом к холодному утреннему асфальту. Кузовы, иногда обгоревшие, а иногда и крикливо хвастающиеся остатками облупившейся краски, запыленными стеклами и потрескавшимися или разбитыми фарами.

– Много мы тут автобусов наберем… – Латышев с какой-то безнадегой окинул взглядом грустный пейзаж. – Вагон и маленькую тележку. Может, даже две…

– Может, внутри в боксах что-то поцелее есть? – Максимыч показал на зияющий темнотой провал ворот. Тяжелая створка висела на одной петле, опершись нижним краем о землю, рискуя сорваться от любого дуновения ветерка и улечься рядом со своей сестрой-близняшкой, уже давно валяющейся в пыли. Настолько давно, что сквозь нее успел прорасти молодой каштан.