Леший выходит на связь

Конгаров получил пулю в грудь. Кровь залила ему истлевшую от пота рубашку и запеклась сгустками. Едва Сыхда, уже не надеясь ни на что, подошел к нему, Матыга сказал раненому:

— Кто стрелял вас? Откроешь правду — мы тебя вылечим. Домой отпустим!

Сыхда в ярости потряс вскинутыми кулаками:

— Конвоиры отказались стрелять!

— Молчать! — ожесточенно крикнул на него Матыга.

Тревожный, умоляющий взгляд Сыхды встретился с уже погасавшим взглядом Конгарова. От коммунара, и только от него, зависела сейчас жизнь Кирбижекова. Это понимал он, понимали и все остальные, некоторые из бандитов схватились за оружие.

— Так кто?

— Вот он, — Конгаров показал на Сыхду. — Он убил конвоиров. Он расстрелял нас.

— Врешь, сволочь! — не в состоянии сдержать себя Матыга в гневе выстрелил в коммунара.

Конгаров захватал ртом воздух и стих.

— Зачем ты не сдержал слово? — отвердевшим голосом спросил атамана Сыхда. — Ведь он сказал правду.

— Везет тебе, Чыс айна! Идем пить! — пряча в кобуру наган и, жмурясь от хлынувшего в лицо солнца, проговорил Матыга.

11

Чоновцы ударили внезапно. На розовом мглистом рассвете, когда еще едва обозначились придавленные росой кусты и сонные деревья, без шума поснимали часовых и всею своей силою обрушились на еле приметные в высокой траве землянки и палатки матыгинской банды.

Казалось, операция полностью удалась, никому из бандитов не суждено уйти из свинцового кольца — так плотен был прицельный огонь чекистов, так отважен и дружен был их натиск. Ошалелые, еще не понявшие со сна, что же произошло, люди выскакивали из своих нор и тут же падали налево и направо, сраженные насмерть. Но так было лишь в самом начале схватки. Затем бандиты, немного пришедшие в себя, пустили в ход бомбы и гранаты, цепь чекистов в нескольких местах разомкнулась, и группы бандитов, отстреливаясь на бегу, хлынули в повитое туманом чернолесье.

Выскочившая из окружения часть банды, в которой оказался Сыхда, после стремительного дневного броска в темные лесистые горы, обосновалась в заброшенном охотничьем зимовье. Срубленная из толстых лиственничных бревен избушка, нахохлившись, стояла прямо на ключе, бившем из-под земли двумя шапками-наплывами.

Здесь не было даже обычных для промысловой тайги троп, а у речки, на камнях и в траве, сплошь находили медвежий помет — таким диким, давно уж заброшенным выглядело это облюбованное бандой место.

— Мы тут много лет жить будем, и никто нас не найдет — говорили повстанцы, изрядно напуганные недавним разгромом.

Но Сыхда, молчаливо и охотно признанный всеми главарем этой группы, насчитывавшей более сотни человек, не намеревался долго задерживаться у зимовья. Собрав на совет самых свирепых, самых отпетых бандитов, уж и подобралась компания, он сказал:

— Решайте, что делать. Я считаю, что всему свое время. Повоевали, а теперь пора расходиться.

— Куда идти? В ЧК? — настороженно, с явным недоверием, спросили его.

— Домой, к семьям. И ждать — может, перемены будут какие, — оглядывая собравшихся, говорил Сыхда.

Люди в раздумье и в унынии повесили косматые головы. Страшно это — решать. Взвешивали свои вины перед новой властью и еще раз прикидывали, что им будет за них. Конечно, домой, как бы это иные и не скрывали, хотелось всем: за многие годы опостылела до печенок разбойничья, волчья жизнь, народ обозлился на бандитов, нет им в улусах никакой ощутимой поддержки. А в тайге перестреляют всех, как куропаток.

— Будь что будет, а надо идти, — послышался негромкий, растерянный голос.

Наступила неловкая тишина. Люди переглядывались, подкашливали, потирали руки. Каждый ждал, когда заговорит кто-нибудь другой, кто сумеет все рассудить обстоятельно, а уж потом решать.

— Помирать, так с музыкой: не хочу просить милости у Чека, — с надрывом сказал седой бородач со шрамом во всю щеку, односельчанин Соловьева — казак Туртанов. Этот ходил с бандой не по принуждению, не в силу каких-то случайно сложившихся причин, он был убежденным и непримиримым врагом Советов.

Участники совета так и не пришли к единодушному мнению. По-разному решили свои судьбы и остальные бандиты, которым была дана полная свобода выбора. И все-таки семьи и хозяйства звали домой, большинство отправлялось по родным селам и улусам — будь что будет! — эти спрашивали Кирбижекова:

— А ты?

— Я остаюсь в тайге. Вы на меня не смотрите, — отвечал он, а сердце, как птица из клетки, рвалось к нормальной людской жизни, к друзьям-щетинкинцам.

Бандиты считали ответ Сыхды вполне разумным. Как-никак не темнота, не рядовой повстанец — добровольный ординарец самого Соловьева, а за это по головке не погладят.

В свою очередь, Сыхда прикинул: с кем же он остается? И сразу упал духом. В основном кулаки, головорезы, на таких пули не жалко. Однако были среди них и бедолаги, которым некуда больше идти — на земле у них ни кола, ни двора, а вступать в большевистскую коммуну, где бабы общие, они не хотели.