Леся и Рус

Тусклый, неживой...и собственный голос:

— Рус, миленький, это я… — шепчу, обняв его бледное лицо. — Руслан…я… — голос подводит, и я просто смотрю в черные глаза, пытаясь найти хоть каплю прежнего Руслана.

— Александра, не нужно… — голос врача отвлекает, рвет ниточку. И я хватаю ее в последний момент, тянусь, ища его. Мне нужно. Очень нужно. — Александра…— кладет руки на плечи, поднимает.

И когда я уже на ногах, сильные пальцы обхватывают запястья. Вздрагиваю, схлестываясь с чернильным взглядом.

— Рус… — выдыхаю, падая на колени напротив него. А он смотрит, выворачивая наизнанку, и тянет на себя. Больно. И я всхлипываю, пытаясь вырвать свои руки из его мертвой хватки. Но куда там. — Руслан, мне больно…

— Больно… — повторяет он с ухмылкой на мертвенно-бледном лице. — Нахера явилась? Посмотреть на свою работу?

— Я...нет...прости, я…

— Прости? Прости?! — шепчет, но в его тихом голосе столько ярости, что меня колотит, и идея прийти к нему не кажется уже правильной. Но у меня нет выхода. Я должна ему сказать. — Иди нахер со своим прости, дура. Вали отсюда, — рычит, отталкивая. Я падаю на пол. Доктор подхватывает, но я выворачиваюсь из его рук.

Пусть это унизительно, но мне плевать. На все плевать. Я ползу к нему на коленях и не боюсь, даже если он пнет меня ногой. К черту гордость!

Он не пинает, опускается рядом и ловит меня в объятия.

— Прости меня, пожалуйста. Я...я виновата. Сильно виновата, Рус, — всхлипываю. — Но я...я…

— Не надо, — и по волосам гладит, как маленькую. А я отрываю заплаканное лицо от его груди и понимаю: нет его больше. Одна оболочка. И внутри черная дыра размером с космос. Выть хочется, потому что прав был доктор, сказав, что он действительно болен.

Склоняет голову на бок, кривит губы в какой-то дикой гримасе.

— Уходи… — хрипит, вдруг напрягшись всем телом. — Вон пошла, кому сказал!

И швыряет так сильно, что у меня звенит в ушах и плывет перед глазами. На этот раз доктор сгребает меня в охапку и выталкивает из палаты.

И дикий смех нам шлейфом. Холодящий позвонки, сводящий с ума, рвущий барабанные перепонки. И меня трясет так, что зуб на зуб не попадает. Страшно впервые до одури. Все внутри цепенеет от этого смеха. Словно демоны вылезли из всех щелей, терзая невинные души. Только поэтому я позволяю увести себя.

Но за порогом я все-таки вырываюсь и приникаю к двери. Санитары обходят Руслана по широкой дуге, заламывают руки, впечатывают лицом в пол. Я кричу, чтоб его не трогали. Молочу кулаками по двери, но никто меня не слышит. У одного санитара шприц и он ловким движением всаживает иглу в плечо.

Руслан взвинчивается смерчем в мужских руках, с нечеловеческой силой отшвырнув санитаров от себя. Рвет к двери, находит мой взгляд.

—Все правильно, слышишь? Я выродок. Псих. Мне нельзя жить в обществе. Все правильно. Но я не убивал, слышишь? Никого не убивал, Ксанка...

И ладонью по окошечку, ловя мои пальцы на стекле. А через мгновение его скручивают. На этот раз он не сопротивляется, потому что взгляд тухнет, затягивается туманом. И сам он стирается будто, сникает. Отшатываюсь от двери, поддерживаемая доктором.

— Я же говорил, Александра, что это бесполезно, — вздыхает доктор, имени которого я и не вспомню. — Завтра он…

Но я не дослушиваю, возвращаюсь обратно. Бью ладонью по окошку. Я ведь так и не сказала ему. Он вскидывает голову на звук и смотрит сквозь меня, а я падаю на колени. За грудиной горит так, будто меня отпинали, и во рту вкус крови. Я опоздала. Снова опоздала. И ничего уже не исправить.

Прихожу в себя на кушетке в кабинете доктора. Не помню, как тут очутилась. Ничего не помню, только чёрное ничто в глазах Руслана. Только пепел вместо огня. Там, где больше нет души.

— Как вы себя чувствуете?

Глупый вопрос. Ненавижу их и мнимое сочувствие в голосе. Как будто этот доктор сам не видит, как я себя чувствую. Сажусь на край кушетки. Ногами нащупываю кроссовки.

— Прежде чем вы уйдете, я хочу вам кое-что показать.

Он терпеливо ждёт, пока я всуну ноги в кроссовки, усаживает в свое кресло перед монитором компьютера и включает видео.

Это просто один день из жизни Руслана в этой клетке. Один день боли и отчаяния. Один день…

И мой мир крошится, когда я смотрю на кран. Реальность идёт трещинами. Я слышу ее хруст под мерными шагами Руслана. Вижу, как она истекает кровью, как его тело.

Вижу, как он режет себя пластмассовой ложкой. Как рвет одежду, с воем катаясь по полу. Как грызет себя, словно дикое животное, попавшее в капкан.

А потом доктор показывает ещё одно видео, и ещё...и ещё...все те три месяца, что Руслан здесь. Три месяца жуткого, никем не придуманного ада. И стылый взгляд в самую душу…

— Он...когда он стал таким? Я же… — осекаюсь, не находя слов. Хочу сказать, что знаю совсем другого Руслана: улыбчивого, до сумасшествия влюбленного в жизнь. И не говорю, потому что это только мое. И я прячу это в свой ящик Пандоры, заколачиваю ржавыми гвоздями и растираю по щекам слезы.

— Не обольщайтесь, Александра. Он всегда был таким. С рождения.