Леся и Рус

« — Я никого не убивал, Ксанка…» — хриплый голос рвет барабанные перепонки. Сжимаю ладонями виски, выгоняя из своей головы этот завораживающий тембр, в ту минуту такой сломленный и безжизненный. Оказывается, я все помню. И мой ящик Пандоры всегда был распахнут настежь.

« — Почему ты мне не веришь?

— Я верю только фактам, а все они против тебя, Рус…»

Факты. Эти долбаные факты, которые, как выяснилось спустя годы адвокатуры, легко подтасовать или же просто повернуть под нужным углом. И тогда убийца вдруг становится жертвой, а пострадавший не такой уж невинной овечкой.

Но тогда, тринадцать лет назад, я была глупой девчонкой, верящей в торжество справедливости, чистоту правоохранительных органов. Дура, что тут скажешь.

А сейчас вот оказалась по ту сторону баррикад. И теперь никто не верит мне, потому что факты  против меня. Это могло быть смешным, если бы от этого не зависела не только моя жизнь, но и карьера. И если второе уже рухнуло, погребя под собой десять лет торжества справедливости, о котором я так грезила в двадцать пять. То за первое стоило побороться. Но сперва — выйти отсюда. И единственный, кому под силу вытащить меня отсюда — тот, о ком я постоянно думаю последние пару месяцев; тот, у кого больше всего мотивов запереть меня здесь.

Рывком встаю на ноги и не успеваю дойти до двери, как та открывается, и на пороге появляется охранник. Меня снова ведут в допросную, где уже ждет майор в компании моего прошлого.

— Здравствуйте, Александра Михайловна, — слишком официально заводит разговор мой давний коллега и даже в некоторой степени напарник.

Но мой взгляд намертво прилип к Руслану, что замер в темном углу комнаты. Руки в карманах темных брюк с идеально наглаженными «стрелками». Настолько острыми, что у меня щемит в груди, потому что в его жизни есть кто-то, кто мастерски пользуется утюгом. И вряд ли этот «кто-то» — мужчина.

На нем нет пиджака, и я невольно вспоминаю, что он всю жизнь игнорировал дресс-код и никогда не носил пиджаков и галстуков, даже когда не одеть это считалось дурным тоном. Темно-синяя рубашка идеально оттеняет его чернильные глаза, всегда кажущиеся черными. Но если присмотреться, если позволить себе утонуть в их глубине, если…

— Александра Михайловна, вы совсем меня не слушаете, — укоряет майор. — Не хотите на свободу?

— Нашли виновного? — не разрывая зрительного контакта, возвращаю вопрос.

— Нет, нашли выгодное предложение, — вместо майора отвечает Руслан и во мне просыпается глупая шестнадцатилетняя девчонка, трясущаяся от страха при одном взгляде на грозу всех девчонок, кем тогда был Огнев.

От него сходили с ума все старшеклассницы, в его постели не переводились красотки, а его сестра могла с легкостью получить титул королевы школы, если бы не была отъявленной хулиганкой. В общем, Руслан Огнев  был недостижимой мечтой, циником и редкостной сволочью, меняющей пассий чаще, чем они нижнее белье. И единственным, к кому я могла придти со своим сумасшедшим предложением сделать из замухрышки Золушку.

И сейчас, стоя под его внимательным взглядом, я чувствую себя той самой замухрышкой, которую Руслан с присущим только ему упорством убеждал в обратном.

— Предложение? — все-таки нахожу в себе силы удивиться. И мысленно ставлю себя «пятерку», потому что голос звучит намного увереннее, чем я чувствую себя на самом деле.

— Тебе нужно всего лишь подписать документы.

— Какие документы, майор? Чистосердечное? Явку с повинной? — намеренно перевожу внимание на Роднянского.

— Ты просто взгляни, Саша, — голос Роднянского теплеет, а я, наоборот, зверею.

— И с каких пор, Миша, ты подружился с тем, кого посадил тринадцать лет назад? — на одном дыхании, злясь на саму себя и ситуацию в целом. А ведь просто хотела все рассказать. Положить голову на плаху и ждать приговора. Хотела. А теперь...ничерта не понимаю.

Майор резко поднимается, упирается кулаками в металлическую столешницу и с не меньшей злостью отвечает:

— С тех пор, как Руслан спас мою сестру.

— Майор, — предостерегает Руслан и его голос сейчас опаснее любого оружия. Он сам опаснее.

Но Роднянский не был бы тем, кем стал, если бы боялся таких голосов. Сколько он их переслушал на своей собачей работе — не сосчитать.

И он говорит то, что рвет реальность на ошметки.

— Полине поставили диагноз семь лет назад. Сначала спасала терапия, потом лекарства становились дороже, дозировка больше. А три года назад ей вынесли смертный приговор: пересадка сердца. Времени не было. Погодин обещал все уладить, а потом…

Майор замолкает, а я смотрю только на Руслана, замершего ко мне спиной. И я вижу, как напряглись мышцы под тканью рубашки.

— Три года назад Руслан нашел донора Польке. А я не стал спрашивать, откуда. Поэтому, когда он попросил об услуге, я...

— Что? — перебиваю майора, и сердце лопается по швам. — Что ты сказал? — и голос подводит, трескается, как сердце. Больно. Почему так больно? — Что он сейчас такое говорит, Рус?