Лесная дорога

Иван Макарович человек приятный, обходительный - светлая улыбка постоянно на его лице. И одет он как-то весело: светло-белые валенки, серое пальто, серый каракуль... И шутит как-то весело:

- Наши хозяйственники рупь в карман кладут, десять на дорогу бросают.

- Мазеповская выучка, - сказал я.

- Ты Мазепу не трогай... Он уже в счет будущего года работает.

Мы подъехали к реке Бурлиту... Длинный бревенчатый мост, настланный по каким-то деревянным козелкам и по неокрепшему льду, местами перехлестывала вода, вырывавшаяся из промоин и трещин. Река кипела. Ехать по такому шаткому основанию было рискованно. Иван Макарович вылез из машины, потрогал валенками бревна, вздохнул.

- Эх, Мазепа ты, Мазепа! Атаман ты, и больше ничего... Видал, какая стихия? - спросил он меня, кивая на кипящую реку. - А они каждый день мотаются по ней. Башки отчаянные! Одначе, с волками жить - по-волчьи выть, - сказал он, влезая в "газик", потом смиренно своему шоферу: - Давай, Петя! Плыви...

Но как только "газик" забарабанил по шаткому бревенчатому настилу, Пинегин приоткрыл дверцу.

- Ты на всякий случай тоже приоткрой дверь-то, - обернулся он ко мне. Все успеем вынырнуть.

Он опасливо заглядывал в реку, вытягивая, как гусь, шею:

- Да тут вроде и неглубоко, а, Петя?

- Местами по шейку, - тихо ответил Петя.

- Вот обормоты! Даже бортовых бревен не положили... Да куда ты на край-то лезешь? - крикнул Пинегин.

- Чуток занесло.

Петя, остроносенький белобрысый паренек в черной фуфайке, как скворец, сидел сгорбатившись, крепко вцепившись в баранку, положив подбородок на руки, и пугливо таращил глаза.

- Весной на этом месте растащило мост... "ЗИЛ" провалился, - сказал Петя. - Шофер вон там, у Монаха, вылез. - Он кивнул в сторону высокого черного камня, одиноко торчащего из воды.

- Да, купель в эту пору так остудит, что штаны примерзнут, - сказал Пинегин.

"Газик" приостановился; сразу за мостом разлился широкий заберег с раскрошенным снегом и льдом.

- Прикройте двери, - сказал Петя. - С разгона пойдем. Не то сядем в этой квашне.

Я захлопнул дверцу.

- А здесь не глубоко? - Пинегин вопросительно посмотрел на шофера.

- По-моему, по дифер.

- Ну давай... С разгона так с разгона...

Но дверцу Пинегин все-таки не прикрыл; и пока "газик" шумел колесами по воде, он напряженно поглядывал, как волны обмывали подножку. Наконец мы выскочили на прибрежный откос.

- Сколько героизма проявляется на одной только дороге! - сказал Пинегин, облегченно вздыхая и шумно хлопая дверцей. - Скромные, незаметные труженики... А чуть поскреби каждого - романтик! Мало мы говорим о них, мало пишем! Простите за любопытство, вы очерк о Мазепе думаете написать? спросил он, обернувшись ко мне.

- Пожалуй, нет.

- А что же, если не секрет?

- Еще не знаю.

- Он стоит и очерка. Сам покоя не знает и другим не дает. - Пинегин торжественно умолк, чтобы дать почувствовать значимость сказанного.

- Такие кадры - наша опора, - сказал он через минуту. - Завтра в райкоме совещание передовиков. От Мазепы целая бригада будет. Вот так...

- Вы представляете, сколько стоит временный мост через Бурлит? спросил я Пинегина. - Ну, хотя бы приблизительно...

- Зачем приблизительно? Я могу вам точно сказать - десять тысяч списывают на него ежегодно.

- Десять тысяч! За двадцать пять лет - двести пятьдесят тысяч... два с половиной миллиона рублей на старые деньги! - считал я вслух. - За эти деньги можно было четыре постоянных моста построить.

- Но вы не учитываете фактор времени, - снисходительно улыбнулся Пинегин. - Времянку за неделю наводят, а постоянный мост и за год не построишь.

- Да кто же за нами гонится?

- Время такое... Стране нужен лес сегодня, а не вообще...

- А завтра не понадобится?

Пинегин даже не взглянул на меня, - то, что он говорил, казалось ему настолько очевидной истиной, что и доказывать не нужно:

- Мы должны торопиться... Обязаны!

- А если я не хочу торопиться?

Пинегин наконец обернулся и весело поглядел на меня:

- Жизнь заставит!

Мади встретила нас огромными штабелями бревен; они тянулись как высоченная крепостная стена вдоль по-над берегом промерзшей до дна речушки. Медно-красные в корне, желтовато-масляные на срезах, как располосованные свежие дыни, они поражали своими размерами; крайнее кедровое бревно, у которого мы остановились, в поперечнике было под крышу "газику". Казалось, что эти громадные кедры валили под стать им великаны-люди, а потом, играючи, укладывали их, как кирпичики, в эти стены. Но люди были самые обыкновенные, даже большей частью малорослые, все, как один, в серых выгоревших фуфайках, в кирзовых сапогах, - сидели они тут же, на бревнах, курили. Поодаль стоял черный, как ворон, длинноносый автокран. Неужели все эти горы они наворочали? Не верилось.

Откуда-то из лесу доносились глухие раскатистые удары; будто кто-то колотил там по мокрому белью огромным вальком.

Мы вылезли из "газика", поздоровались.

- Мазепа здесь? - спросил Пинегин.

- Был... Только что уехал в Ачинское.

- На чем?

- На хлебовозке...

- Ах ты, неладная! - Пинегин обернулся ко мне: - Может, догоним?

- Надо сходить на нерестилища.

- А что там?