Из лесу на пролегавший к Стене торговый тракт они выехали в тихий полдень, когда блеклое солнце скупо светило в сероватом сыром небе. И тут же Эврар поднял руку в перчатке, велев остановиться. По дороге, наперерез им, медленно двигался обоз с хорошей охраной. Несколько больших деревянных дормезов – целых домов на гигантских, сплошных, как днище бочек, колесах – двигались, скрипя и грохоча, по покрытой ледяной коркой дороге. Из откинутых ставень окошек дормезов сквозь вышитые занавески валил пар: видимо, внутри обогревалось жаровнями – подобную роскошь могли себе позволить только самые знатные путники. Да и охрана, сопровождающая обоз, и трусившие рядом на осликах упитанные монахи – все указывало, что это караван влиятельной особы. На древках копий охранников чуть трепыхались вымпелы, но на таком расстоянии трудно было разглядеть, что на них за эмблема.
Эврар задумчиво подергал длинный ус.
– Если они едут к Стене, можно будет попроситься примкнуть к ним.
И, оставив своих спутников у леса, он рысью поскакал к возглавлявшему караван вавассору. Вернулся скоро, странно поглядел на Эмму.
– Ее величество королева Этгива следует за супругом из его дворца в Тионвиле в город Стене, к вечеру надеются быть там. И нам позволили пристать в хвосте.
Он поглядел на Эмму пытливо. Она выглядела взволнованной. Королева Этгива, девочка, за которую она когда-то заступилась перед фаворитом Аганоном в парке Реймского аббатства. Ее родственница, юная тетушка. Следует ли ей представиться королеве? Хотя разве та вспомнит ее?
Эврар, видя ее нерешительность, велел им пристроиться в конце обоза. Эмма, подъезжая, разглядела, как колыхнулись занавески на первом дормезе. Видимо, там заинтересовались повстречавшимися путниками. Эмма отвернулась. Придерживая перед собой дочь, отвечала на ее бесчисленные вопросы. Но когда вновь повернулась, увидела, как женская ручка, сверкнув золотыми браслетами, сделала жест верховному вавассору приблизиться. Потом всадник подъехал к ним.
– Госпожа, – обратился он к Эмме, – моя королева приказывает, чтобы вы приблизились к ней.
Эмма увидела ее чуть покачивающейся при толчках в окошке. Смутно помнила королеву еще шустрым обиженным подростком. Теперь же ее разглядывала темноглазая молодая женщина, остроносенькая и румяная, миловидная. Из-под меховой опушки ее капюшона был виден обвивавший чело золотой обруч с яркими каменьями и длинные узорчатые серьги.
Подбородок достойно поднят, но на устах улыбка.
– Я сразу узнала вас, герцогиня. Скорее не вас, а ваш плащ. То-то, помню, скандал был из-за него с принцессой Гизеллой. А кто эта маленькая девочка? Сейчас угадаю. Клянусь спасением души – не иначе, как ваша дочь, принцесса Адель Лотарингская.
Королева Этгива оставалась все такой же болтушкой. А вот Эмма от волнения не могла и слова произнести. Молча ехала подле грохотавших колес дормеза.
Этгива же вдруг велела остановиться. Распахнула дверцу.
– Садитесь ко мне. С девочкой. Эй вы, толстухи, подвиньтесь. Дайте место герцогине Эмме с дочерью.
Эмма, все еще не в силах вымолвить ни слова, глядела на нее. Повиновалась лишь, когда королева повторила приказание. Держа дочь на руках, поднялась в открытую дверцу дормеза. Голова ее шла кругом. Конечно, размышляя о своем возвращении, о том, что их с Герлок ищут, смела надеяться на достойный прием. Но теперь даже растерялась. Видимо, гордячка Эмма совсем одичала за годы, проведенные в глуши Арденнского леса, и сейчас молча сидела на груде мехов перед королевой, почти машинально приняла из рук одной из сопровождавших Этгиву дам чашу с подогретым вином, а второй все еще испуганно прижимала к себе дочь.
Герлок тоже притихла, зачарованно глядела вокруг. С потолка, покачиваясь, свисают золоченые светильники на цепочках, кругом вышитые подушки, мягкие валики с шелковыми кистями, на треноге рдеет угольями жаровня под узорчатой решеткой, стенки обиты дорогими мехами. И все эти дамы в лебяжьем пуху, бархате и золоте. А запах как летом, когда ее матушка сушит травы. Девочка даже громко чихнула.
Королева же болтала без умолку: