Лесная герцогиня

– Мальчик мой, я прошу тебя! Во имя самого неба. То, что ты задумал, не по-людски и грешно. Госпожа Эмма живой человек, а не Мадонна. Ты же хочешь сделать из нее узницу. Так поступать плохо, не по-христиански.

По-видимому, этот безумец уже посвятил его в свои планы. И Эмму обуяла злость, что настоятель опять скрыл от всех новое преступление Видегунда. А пришел лишь убедиться, что с ней не случилось ничего дурного. Но его жалкие просьбы разбивались о безумное упрямство Видегунда.

– Я давно хотел увести ее от всех. Я хотел в одиночестве поклоняться ей и сделать новую статую Мадонны.

Седулий упрашивал, пока Видегунд не пришел в ярость. Эмма даже испугалась за преподобного отца, с таким гневом набросился на него Видегунд. Мягкий, покладистый Видегунд был ужасен в гневе. И не испытывал ни на йоту почтения к своему духовному пастырю. Тряс его и кидал, как куклу, пока Эмма не вступилась за настоятеля.

Седулий плакал. Жалкий, подавленный старик. От его спокойного величия не осталось и следа.

– Отпусти ее, Видегунд. Дай мне ее увести. А я обещаю, что она никому ничего не скажет. Ведь так, Эмма?

Она с готовностью пообещала. Господи, если бы им удалось убедить Видегунда! Но в том проснулась подозрительность безумца. Он опять разозлился.

– Я согласился привести тебя сюда, святой отец, только после того, как ты поклялся не докучать мне. И ты убедился, что она жива. Теперь идем. Я выведу тебя отсюда.

Седулий покорно встал, но Эмма так и кинулась к нему.

– О погодите, отче. Я должна поговорить с вами… Должна исповедаться.

Она больше надеялась уговорить его, а не сломить безумное упрямство Видегунда.

В конце концов Видегунд оставил их одних.

– Я скоро приду. Только принесу побольше пищи и меховых покрывал. Здесь ведь все же прохладно, а вы, госпожа, не должны испытывать неудобства.

Он был даже предупредителен, этот безумец. Эмма едва дождалась, когда он уйдет. Но, уходя, он недобро улыбнулся…

– Учтите, вы не сможете сбежать. Отец Седулий не лучше вас, госпожа, знает проходы подземелья. Он не сможет вас вывести. Да и не захочет.

Настоятель покорно кивнул. Но Эмма надеялась на него. И тем горше было ее разочарование, когда аббат подтвердил слова Видегунда.

– Я не знаю пути назад. Мой мальчик привел меня, исключительно по моей просьбе, чтобы я был спокоен за вас.

– Спокоен за меня?! Силы небесные! Неужели вы не понимаете, какую участь готовит мне этот безумец – заживо похоронить в горе!

Седулий жалко всхлипывал.

– Я буду молить Бога и его Пречистую Матерь, чтобы мне удалось переубедить Видегунда. Ведь то, что он задумал…

– Это безумие! Это жестокость! Не лучше того, что вытворял он, убивая людей. И вы потакали ему в этом! Вы не меньший преступник, чем он.

– О, я знаю, – застонал аббат. – Я знаю, что на мне лежит проклятие с того самого момента, как я совершил грехопадение, сойдясь с его матерью.

Эмма, хотевшая было что-то сказать, так и замерла на полуслове. Глядела на настоятеля, и он все больше и больше сникал. Эмма наконец решилась высказать вслух подозрение:

– Видегунд… Он ваш сын?!

Он не ответил, но она и не нуждалась в подтверждении. Боже правый! Как она раньше не догадалась?! Видегунд родился в монастыре, настоятель его воспитывал с детства, любил его, ограждал от всего, заботился. А она-то приписывала все это обычной благотворительности святоши. Но разве еще хоть к кому-нибудь относился Седулий с подобным вниманием? Разве этот властный, сухой человек, метавший громы и молнии на головы грешников, проявлял еще к кому такое участие? Видегунд… Она всегда замечала, что он ей кого-то напоминает – эти тонкие черты лица, правильный нос, зеленые, как молодые желуди, глаза.

– О, не смотри на меня так, Эмма! – почти взмолился настоятель.

Но она не могла скрыть своего презрения.

– Вы! Духовный пастырь Арденнского леса, миссионер, несущий свет христианства в души язычников. Вы, который столь строго следил за малейшими прегрешениями ваших подопечных…

– Эмма, ты не знаешь, как я молился после того, как совершил грех, как истязал и бичевал себя. Один-единственный раз мой дух уступил зову плоти и…

– Я не осуждаю вас за ваше грехопадение. Но то, что вы покрывали преступника…

– Он несчастный безумец, Эмма. Я люблю его! Я бы никогда его не предал. Скорее бы взял вину на себя…

Она отвернулась. Она ведь сама одно время подозревала Седулия. И Бруно. И лесных людей. Но Видегунда – никогда.

А Седулий почти подполз к ней.

– Прости меня, Эмма. Прости.

Он умолял ее, но она молчала.

И тогда он рассказал ей все. О красивой диковатой женщине, от которой он совсем потерял голову и совершил грехопадение. А когда она умерла в родах, у него остался от нее сын. И он привязался к нему с той невероятной нежностью, какую и не подозревал в своем сердце. Видегунд стал для него всем.

Эмма чуть повернула голову, слушая. Она могла его понять. И пожалеть. А настоятель, заметив участие в ее лице, говорил и говорил. Слишком долго он таился, и, видимо, возможность выговориться хоть раз в жизни была ему просто необходима.