Лесная герцогиня

Пустая бравада. Она в руках этого человека, и никто не вступится за нее. Солдаты не обращали на них никакого внимания, молча ели; хозяйке явно до гостей не было никакого дела, она возилась с овцами; ее муж вышел задать корм лошадям и успокоить их, так как ночь пронзал многоголосый волчий хор; собака испуганно поскуливала у себя в конуре. Искать помощи негде. Бежать некуда. Ей ничего не оставалось, как рассчитывать только на себя.

Она медленно вскинула подбородок.

– Где я буду ночевать? Я утомлена и хочу спать.

Леонтий тут же отставил миску.

– Конечно, конечно, прекрасная госпожа.

Он взял из очага пылающую головню и кивком пригласил Эмму к выходу. На второй этаж вела внешняя деревянная лестница. По-видимому, грек хорошо знал этот дом. Он проводил ее в верхнее помещение, в мансарду, где хранилось сено. Но явно не спешил уходить. Зажег небольшой светильник, выбросил наружу головню, повернулся и закрыл дверь.

У Эммы все похолодело внутри, когда она поняла, что он не собирается уходить. И опять лицо его зловеще окрасилось отвратительной улыбкой, от которой к горлу молодой женщины подкатывала дурнота.

– Вы с ума сошли. Немедленно вон!

– Зачем? Здесь нам никто не помешает. – Он медленно двинулся к ней.

На лице Эммы появился ужас, столь яркий в своей затравленности, что Леонтий разразился громким смехом от восторга и предвкушения забавы. И резко умолк, тяжело дыша. И все улыбался. О, как жутко он улыбался!..

Грек медленно облизнул пухлые губы. Заговорил хрипло:

– Я захотел попробовать вас, едва только увидел. Ваша кожа, рот… Я хочу вдохнуть ваш запах, я хочу грызть и целовать вас, хочу владеть вами.

Эмма в ужасе отступала от него, лихорадочно оглядываясь, ища, чем бы обороняться. Сено, одно сено.

– Вы не посмеете! Я жена вашего господина, я все сообщу ему, и вас накажут… кастрируют… вздернут!..

Она уперлась спиной в стену, когда Леонтий вдруг дико захохотал.

– Герцогу?.. А что вы для герцога? Увидитесь ли вы вообще? Он сказал, что я могу с вами делать что мне заблагорассудится, что для него будет хорошо, если вы вообще исчезнете, принцесса Эмма, которую он так добивался и которая не оправдала его надежд.

Он вдруг зарычал как зверь и бросился на нее. Она визжала и отбивалась. О небо – она и не ожидала, насколько он силен.

– Не смей! Пусти меня!

Он все так же рычал, до боли сжимал ей грудь, заламывал руку. Она звала на помощь – кого? Они рухнули на сено и боролись, пока он не подмял ее под себя. О, когда-то она падала в обморок, едва ее касался мужчина. Сейчас же она лишь вырывалась, отчаянно, безнадежно.

– На помощь!

Никто не придет. А если и придет, то только затем, чтобы держать ее. Она в ловушке, как когда-то давно, когда Ролло бросил ее в руки своим воинам.

Откуда у нее брались силы? Она сопротивлялась, но этим словно только распаляла грека, она пыталась бить его, но он лишь хохотал, потом навалился на нее и начал душить. «Я умираю, – подумала она. – Это хорошо, это конец».

Но Леонтий заставлял ее прийти в себя, стал трясти, бить по щекам. И едва она застонала, зашелся безудержным смехом. Потом он ударил ее, сильно, кулаком в лицо. Она охнула, старалась отползти, задыхаясь пылью и сеном. Но он вновь опрокидывал ее, избивал так, что она ничего не стала соображать, превратилась в тряпичную куклу.

Он тряс ее.

– Ну, давай же!.. Сопротивляйся!

У нее больше не осталось сил. Чувствовала, как трещит ткань платья, как его жесткие, похотливые руки мнут и терзают ее тело. Нет, она не станет сопротивляться. Она была готова сдаться, лишь поскорей бы все закончилось. Даже не пошевелилась, когда его холодные пальцы скользнули ей между ног, больно вонзились в низ живота. Эмма сцепила зубы, сдерживая стон.

Но Леонтий неожиданно прекратил пытку.

– Очнись!

Она не желала подчиняться, но, оказывается, его не устраивала ее пассивность. Он ущипнул ее за бедро, рванул.

– Ну же! Сопротивляйся!

– Нет. Я больше не шевельнусь, – прошептала она разбитыми губами. – Делайте все, что угодно, и будьте вы прокляты.

Он неожиданно затих, тяжело дыша. Потом поднялся. Эмма слабо приоткрыла глаза. Он стоял, глядя на нее. Потом стал возиться с одеждой, и она увидела, как он резко сорвал ремень, сложил его вдвое. Длинно выругался на незнакомом языке, схватил свою обессиленную жертву за волосы, рывком приподнял от пола.

– Ты не обманешь меня, сука! Я не буду тешиться с неживой!

Он вдруг с силой заломил ей руку так, что она не смогла сдержать невольного крика, и это снова распалило палача. Рывком он задрал ей платье и со всей силой стал хлестать пряжкой ремня по ягодицам, по бедрам. Она кусала губы, пыталась вырваться, но поняла, что он способен сломать ей руку. Ремень вновь опустился, и она взвыла под торжествующий смех своего мучителя. Ремень рассекал ей кожу до крови. С каждой минутой боль становилась все нестерпимее, прожигала ее насквозь как огнем. Эмма сгорбилась, сжалась, а грек продолжал ее хлестать не помня себя.

Ее крики довели его до исступления, и тогда он намотал ее волосы на руку и рывком поставил ее на колени.

– Славная охота! – прохрипел он, вонзаясь в нее.