И совсем было повесил, голову Шурка, но Алёнушка поглядела на него, бросила веретено.
— Одевайся, Шурка! Пойдем со мной по воду! Я тебе заколдованную елку покажу!
— Заколдованную? — удивился Шурка. — Как это — заколдованную?
— А вот так. Ее лесные звери под Новый год наряжали.
— Как наряжали?
— Да так. Убрали всю звездами, серебром. Ночью выйдешь на крылечко, а от нее светло, как от месяца!
— Ну да… расскажешь тоже!
А сам, уже одетый, стоял на пороге. Никакой там заколдованной елки нет, но почему не посмотреть все-таки?
В лесу было гулко, морозно. Среди больших сугробов вилась глубокая синяя тропинка. По этой тропинке спустились к реке. На реке среди зеленого льда темнела круглая прорубь.
Шурка оглядывался кругом: а где же серебряная елочка?
— Да вот она! — сказала Алёнушка. — Вон, на том берегу, на самой круче стоит!
Шурка поглядел. Стоит на снеговой круче стройная елочка. Вся она в снегу, в ледяных сосульках. Но где же звезды на ней, где же серебро?
Шурка сурово поглядел на Алёнушку.
— Ты все нарочно мне рассказываешь! Маленький я, что ли?
Алёнушка улыбнулась и легонько потрепала за ухо его шапку-ушанку.
— Не сердись! — сказала она. — Это я так! Чтоб ты не задумывался… Понимаешь? Чтоб ты повеселей был. Вот захотелось тебе на эту елку поглядеть, ты живо собрался, а то сидел бы в избе, повеся голову. Гляди-ка, до чего у нас в лесу хорошо!
Алёнушка с полными ведрами пошла домой, а Шурка потихоньку побрел за ней.
Какие большие елки! Стоят тихо, будто прислушиваются к чему-то. А калиновые кусты набрали полные охапки снега и совсем завязли в сугробах. Чу! Сучок треснул, сломался. Это белка пробежала. Вот она! Белка спустилась на нижнюю ветку и смотрит на Шурку черными глазками.
— Иди сюда, — сказал ей Шурка. — Иди, я тебя поглажу!
Протянул руку. А белка испугалась, взмахнула хвостом и ускакала к вершинам.
„Вот бы ее домик поглядеть, — подумал Шурка, — как у нее там устроено”.
Ему представился домик с коньком и с окошечком, кладовые, полные орехов, теплая постель из шерсти и перьев. Говорят, белки живут просто в дупле. Но ведь Шурка этого сам не видел.
Шурка пригляделся к розовым сверкающим сугробам. Сколько следов на снегу! Вот это заячий петляет вокруг елки, — заячий след Шурка хорошо знает. А вот здесь след покрупнее. Может, лисица проходила. А вот возле самой избушки птичьи следы. Ух, сколько лапок! И под окнами и на крыше. Какие же птицы прилетают сюда?
Алёнушка выскочила на крыльцо.
— Иди домой! — крикнула она. — Что ты стоишь, как снеговое чучелко? Иди скорей, замерзнешь!
3. У Шурки есть друзья
День прошел. К вечеру Алёнушка стала то и дело заглядывать в оконные проталины.
— Как думаешь, придут наши сегодня или нет? — сказала она Шурке. — Как по-твоему?
— По-моему, не знаю, — ответил он.
— Ведь ты знаешь, брат Шурка, их дело опасное! В лапы к немцам попадут, те не помилуют!
— Не попадут! — сказал Шурка. А сам подумал: „А если попадут?”
И ему уже представилось, как окружают немцы партизан, как стреляют в них. И отбиваются партизаны, дерутся с немецким отрядом, не даются в руки врагам… Но спрятался за елку один немец и целится оттуда прямо в деда, прямо в грудь ему навел черное дуло винтовки… Ой, страшно Шурке!
В сумерки из овражка от реки раздался знакомый свист. Алёнушка выбежала на крыльцо.
— Подходи, — крикнула она, — все спокойно!
И, вернувшись, радостно сказала:
— Идут! Шурка, Шурка, встречай гостей!
В избу один за другим вошли партизаны. Щурка, бросился к деду, обхватил его и прижался лицом к морозному полушубку.
— А, соскучился! — улыбнулся Батько.
— Ты живой? — прошептал Шурка.
Дед засмеялся.
— Вот те и раз! А то какой же?
Весь вечер Шурка не отходил от деда. И ужинал с ним рядом и спать с ним лег.
Но прошел один денек, прошел другой, и у Шурки завелись новые друзья.
Угрюмого дядю Егора Шурка сначала боялся. Дядя Егор не ругался, не сердился, но он был молчаливый, никогда не смеялся, и глаза у него были мрачные.
Был у дяди Егора острый ножичек. Такой острый, что если дотронешься, сразу обрежешься. Этим ножичком дядя Егор любил в свободное время выстругивать всякие штучки — то рамку, то ящичек. Это он сделал резную полочку для посуды и разукрасил дверцу у шкафчика. Однажды дядя Егор подозвал к себе Шурку и сказал:
— На́ вот. Это я тебе сделал.
И дал Шурке маленькую резную избушку. Избушка была с трубой, с дверцей, с окошечком. До чего ж хороша! Как настоящая! Шурка заглянул в окошечко — может, там живет кто-нибудь? Но увидел только свой голубой глаз — окошечко было зеркальное.
— Спасибо, — покраснев, сказал Шурка.
А дядя Егор только поглядел на него задумчиво и отвернулся.
— Алёнушка, — потихоньку спросил Шурка, — почему это дядя Егор такой сердитый?
— Он не сердитый, — ответила Алёнушка, — он печальный. У него немцы сынка убили. Такого, как ты. Вот он и горюет. Забыть не может.
С этих пор Шурка перестал бояться дяди Егора. И когда партизаны приходили после ночного похода, озябшие, усталые, он принимал у дяди Егора его рукавицы и прятал в горячую печурку.