Во мне сейчас плескалось безумие, и я боялась, что не смогу удержать его. Еще немного — и я потеряла бы себя и никогда не смогла бы вернуть. Я стала бы тем изувеченным несчастным существом, которому место лишь в закрытой палате психиатрической клиники.
Для меня все закончилось бы и никогда не воскресло.
Кажется, я заскулила от страха. Сунула в рот кончики пальцев, прикусила. Надо опомниться, Господи, надо опомниться и не сойти с ума, я же смогу, я справлюсь, я по-прежнему Инга Рихтер, а не горбатое чудовище…
— Инга! Ох ты ж дьявольщина… Ну ничего, ничего, это бывает. Сейчас, потерпи.
Ульрих выволок меня из-под кровати, привалил к стене, как мешок тряпья или манекен. Не осознавая до конца, что делаю, я протянула ему вторую руку.
— Печать, — прошептала я. — Ульрих, ставь вторую печать. Третью, десятую… Удержи меня.
Он понимающе кивнул, и я разрыдалась. Реальность ускользала прочь, стены вырастали до неба и рассыпались каменной крошкой, я больше не была собой, я…
Кругом был лес. Темный, не знавший света, наполненный шагами и голосами тех, кто умер до появления людей. Я шла по узкой тропинке в самое сердце мрака, красная ткань плаща тянулась по земле, и затхлый воздух застревал в легких. Белые тени волков мелькали за стволами. Когда-то так шла и Кира — во тьму, в надежде, что после нее будет свет.
— Еще немного, — услышала я голос Ульриха. — Сейчас сработает. Просто потерпи еще чуть-чуть.
Правую ладонь обожгло, и лес наполнился волчьим воем.
Глава 9
— Ничего, скоро все будет в порядке. Надо просто немножко потерпеть.
Лицо женщины, которая склонилась надо мной, казалось смутно знакомым, хотя я была уверена, что мы никогда не встречались. Около пятидесяти, очень красивая и очень ухоженная, она была похожа на актрису. Снималась бы в каком-нибудь триллере о безумных ученых и сверхсекретных базах.
— Потерплю, — ответила я. Посмотрела по сторонам и обнаружила, что сижу в кресле-каталке, а от правой руки тянется трубка капельницы. Женщина отошла, села за такой же стол, какой был в кабинете Готтлиба, и принялась быстро-быстро вносить данные в ноутбук.
За окном сгустилась темень. Надо же, целый день прошел. Я вдруг поняла, что Виланд так и не появился. Мы расстались с ним возле стойки регистрации, и он будто бы окончательно остался в прошлом.
Жив ли он? Что с ним делают? Или все в порядке, он наконец-то с сестрой, и теперь ему просто все равно, что со мной происходит? Я уже не тот инструмент, который ему нужен…
Незнакомка посмотрела куда-то за меня и добавила уже без малейшего следа вежливости в голосе:
— Ты тоже хорош, Ульрих. Четыре печати! Кто это выдержит?
«Четыре печати», — повторила я. Да, неудивительно, что теперь приходится сидеть с капельницей. Помнится, после первой я несколько дней провалялась пластом. Зато голова теперь была свежей и ясной — я всмотрелась в себя и обнаружила лишь чистый разум, без малейшей примеси безумия.
— Так было нужно, Эвга, — услышала я голос своего куратора — усталый и какой-то надтреснутый. И это тоже неудивительно: постановка печатей отнимает силы и у инквизиторов.
Особенно, если пытаешься обуздать ведьму уровня Хиат. И у тебя это все-таки получается.
— Я сама попросила его, — ответила я и тотчас же осеклась. Эвга? Эвга Виланд?
Так вот почему она кажется мне знакомой! Я вижу в ее лице черты Арна и Киры. Мать Арна, та самая ведьма… я с трудом смогла сохранить невозмутимый вид.
Женщина прикрыла глаза, улыбнулась и кивнула, словно прочитала мои мысли.
— Вы могли умереть, доктор Рихтер, — сказала она. — Вас спасло чудо.
— Я могла потерять разум, — медленно проговорила я. — Это пугает меня намного сильнее смерти.
Эвга улыбнулась. Вынула из кармана маленькое стекло на металлической ручке, похожее на увеличительное, посмотрела на меня сквозь него и одобрительно кивнула.
— Конечно, — сказала она. — Вы по долгу профессии понимаете, чем это чревато. И я очень вам благодарна за то, что вы пытались помочь Кире. Это было именно то, что нужно.
Я не увидела, но почувствовала, как напрягся Ульрих. Обернулась к нему — он стоял у стены, сохранял спокойный и независимый вид, словно ничего не случилось.
Я вспомнила свое желание укусить его за щеку и поежилась. Насколько же близко Готтлиб подвел меня к тому краю, за которым уже не было ничего — ни возврата, ни надежды.
Эвга была права — мое возвращение действительно оказалось чудом.
— Я сказала Арну, что вы оставили их потому, что спасали, — сказала я, пристально глядя в лицо Эвге. Что чувствовала эта женщина, когда была вынуждена практически сбежать из дома и устоявшейся жизни? Каково ей было вспоминать о покинутых сыне и дочери?
И каково ей было видеть, как ее ребенок постепенно превращается в Выродка Арна, гонителя и чудовище? А ведь Готтлиб наверняка держал Эвгу в курсе биографии детей. И она знала и об отношении Арна к ведьмам, и о Большой охоте…
Лицо Эвги дрогнуло, словно я зацепила что-то очень важное в самой глубине ее души. Она убрала руки с клавиатуры и какое-то время сидела молча, будто пыталась понять, стоит ли мне доверять.