Лесная невеста (СИ)

Теперь та сила, что управляла зеленым туманом, пульсировала во мне — вся сила всех ведьм мира. Это было… я не знала, каким словом можно назвать то глубокое, одновременно сладкое и горькое чувство, которое сейчас овладело мною.

Должно быть, это было любовью. Тем единственным, что имеет смысл.

Или смертью — тем, что стирает любые смыслы.

Постепенно я снова стала ощущать свое тело — и обнаружила, что в солнечном сплетении пульсирует горячая живая точка. Тепло становилось гуще, росло, трепетало: зеленое марево тумана отступало перед ним, и я чувствовала, что тени ведьм улыбаются мне.

Сделай это, прошептал ветер — прохладный, пахнущий жасмином на рассвете. Сделай это ради нас всех: преданных, униженных, никому не нужных, не знавших любви. Пусть все мы жили и умерли не напрасно.

— Я сделаю, — отозвалась я. — Я все сделаю.

Точка взорвалась, рассыпав меня в тумане золотыми искрами, и все закончилось.

Глава 11

— Я рад, что с тобой все хорошо. Правда рад.

За окнами клиники царила осень. Маленький парк пламенел всеми оттенками красного и желтого, и это было удивительно красиво и тревожно. Белые часы на стене едва слышно шептали: цок, цок. Стрелка двигалась, но ощущение было таким, словно время остановилось и больше никуда не пойдет.

Мне нравилось это чувство. Я сделала глоток чая из чашки и ответила:

— Не совсем, Йохан. Но я не жалуюсь, как видишь.

Йохан, мой бывший однокурсник и директор частной клиники, смотрел на меня с искренним сочувствием. Мы с ним никогда не были друзьями, но всегда отлично ладили.

Когда такси высадило меня возле «Санаториума Ахельн», я вдруг поняла, что мне некуда идти — и я не хочу идти куда-то еще.

— Как ты себя чувствуешь?

Я улыбнулась.

— Неплохо. Можно сказать, заурядно.

Йохан улыбнулся в ответ. Шутка удалась.

— Расскажи, как это было? Я видел только, как все с ума сходят из-за этого. Какую газету ни возьми — все говорят только о конце эры ведьм.

Я откинулась на спинку кресла. Чем хороша наша профессия — в кабинете всегда будут мягкие и удобные кресла. Расслабился и рассказывай.

— Я очнулась уже в столице, — ответила я. — В реанимации. Почти сразу пришли военные, ну и началось…

Две недели меня допрашивали. Делали перерывы для процедур — и допрос продолжался. Я рассказала все, что успела узнать о проекте «Имаго». В подробностях описала все, что мы сделали. В какой-то момент офицер, который меня допрашивал, не выдержал: вынул пистолет и приставил мне ко лбу.

— Что же ты сделала, сука… — прошипел он. — Ты даже не понимаешь, что ты сделала.

Сейчас я не могла вспомнить его имени. Только бледно-голубые глаза, наполненные ненавистью.

Ничего другого я, в общем-то, не ожидала. Благодарности и медали на грудь мне не полагалось. Хотелось лишь, чтобы меня отпустили.

Все бывшие ведьмы и инквизиторы, которые в один прекрасный день проснулись заурядами, провели этот месяц в больницах. Записи в их картах были одинаковыми. Никакого кефамина. Никакого метарола.

Никакой магии в мире.

Официально все свалили на доктора Готтлиба. Образ безумного ученого, который запустил свою не менее безумную установку, не сходил с первых полос газет и экранов. Исследователь магии, основоположник гормональной терапии ведьм смог одним ударом завершить все, с чем столько лет сражалась инквизиция. Кто-то проклинал Готтлиба, кто-то считал его великим мучеником. Это мне нравилось: пусть ненавидят мертвого Готтлиба, чем живую меня.

А Готтлиба действительно ненавидели. Были те, кто благословлял его и молился за него — ведьмы, конечно, которые получили возможность начать жизнь заново, без преследований и ненависти. Но инквизиторы, которые потеряли работу, и те, кто тайно использовал способности ведьм, тонули в бессмысленной неутолимой злобе.

Меня давно убили бы, если бы узнали, кто именно лишил мир магии.

Потом в прессу просочились документы о спонсорах «Имаго», и международные скандалы вышли на новый уровень. Несколько крупных чиновников вплоть до министров лишились своих кресел. Несколько банкиров бежали за границу. Один из генералов застрелился.

Это явно была работа Ульриха. Чья же еще. Но я в какой-то момент сказала себе, что не хочу ничего узнавать. С меня достаточно, я и так увидела больше, чем нужно.

Потом допросы закончились, и меня выписали из клиники — подозреваю, что без вмешательства генерала Хайнса здесь все-таки не обошлось. Он помнил добро, и это не могло не радовать. Почти бегом спустившись по ступеням клиники, я взяла такси и поехала к Йохану. За окнами машины багровела осень, и мне хотелось уснуть до весны. Проснуться в апреле и увидеть, что мир окончательно изменился, и в нем все-таки есть место для меня.

Пусть и без любви — но есть.

— Ты не жалеешь? — спросил Йохан. Я улыбнулась.

Мне было не о чем жалеть. Все кончилось. Я своими руками создала новую жизнь, в которой никто и никогда не будет охотиться на ведьм, преследовать их и убивать. Я сама наконец-то стала такой же, как все. Возможно, именно поэтому Йохан сейчас держался так доброжелательно и мягко.

Он был одним из немногих, кто знал правду — а я знала, что Йохан будет молчать.