Лесная невеста

И все пропало. Зимобор очнулся, чувствуя изумление, что сумел так надолго выпасть из битвы и не оказался при этом зарезан, как баран. И тут же понял, что время не двигалось, пока он видел звездную тьму, уши резанул обрывок того же крика. А на коленях у него лежал Бранеслав, вытянувшийся, с застывшим лицом и неподвижным взглядом темно-голубых глаз. Кровь изо рта больше не шла.

Еще не осознав толком, что произошло, Зимобор подхватил тело и, прикрываясь щитом, поволок назад, на «Медведя».

– Бранлейв ярл эр вэгин! – закричал где-то рядом один хирдман, потом другой, и вот уже на всех кораблях вокруг стали раздаваться крики: – Хан эр вэгин! Он убит!

Уцелевшие хирдманы Бранеслава и вслед за ними славяне хлынули обратно, перебрались назад на «Медведя» и там встали, образовав короткую, но крепкую стену щитов на опустевшем, залитом кровью и заваленном телами пространстве. Несколько человек с ётландского корабля пытались преследовать их, но получили отпор, остальные почему-то их не поддержали. Зимобор успел бегло оглядеться поверх края щита: один из Бранеславовых кораблей уходил к берегу, другой стоял, прикованный крючьями к своему противнику. Людей на нем оставалось немного, но кто они, свеи или ёты, нельзя было разобрать. Ни тех, ни других никто не побуждал к дальнейшей битве.

– Рубите крючья! Отходим! Назад! – распоряжался Гутторм Длинный, один из свеаландских десятников Бранеслава. – Мы должны хотя бы увезти тело. Быстрее, вон секира, руби с той стороны! Видите, Рагнемунд тоже убит.

Услышав это, Зимобор не сразу понял, потом огляделся еще раз. Да, могучей фигуры Рагнемунда конунга нигде не было видно, ни на одном из кораблей не раздавался его громкий голос, не мелькал стяг. Ёты не мешали им освобождать корабль и разбирать весла.

Вскоре остатки дружины Бранеслава уже направлялись назад, к вершине фьорда. Никто их не преследовал. Вспомнив о Доброгневе, Зимобор вертел головой, пытаясь отыскать своих. Не может быть, чтобы из всей славянской дружины остались только он, Призор, Буданя… Вон еще Радоня на скамье у мачты, а вон Репей лежит на палубе, опустив разлохмаченную голову на окровавленные руки, но вроде бы живой… А вон Семец – Зимобор узнал ремень с бронзовой пряжкой, который тот не далее как позавчера выиграл в кости у одного из свеев и очень этим гордился. Но как-то уж очень тихо он лежит, а лица его не видно под обломками щита…

Когда «Медведь» подошел к берегу, там уже стоял «Быстрый Змей», что пришел раньше, а также толпилось множество народа. Дружина Ингольва ждала в боевой готовности, и конунг велел своим людям помочь тем, кто возвращался из битвы. Иначе у тех не хватило бы сил самим вытащить корабли и вынести убитых и раненых.

Из дружины, ушедшей в бой, вернулось чуть больше половины. Почти все были ранены. Поднимая вместе с Настылой, старым телохранителем Бранеслава, тело княжича, Зимобор увидел, как с берега ему навстречу бежит Доброгнев – уже без шлема, с повязкой на голове, сквозь полотно которой проступило пятно крови.

– Ах, сыночек, сыночек! – бормотал воевода совсем по-стариковски, и в голосе его была такая искренняя боль, как будто Бранеслав и впрямь приходился ему сыном. – Что же ты наделал-то, деточка, цветочек наш лазоревый! Что же я батюшке твоему скажу-то, не уберег я тебя, соколик ты наш ясный…

Зимобор с Настылой вынесли тело на берег и положили на траву. Сил не было даже на то, чтобы разогнуться, и Зимобор так и сел рядом с мертвым. Доброгнев встал на колени, широкой грубой ладонью с нежностью провел по неподвижному лицу и закрыл голубые глаза. Стрела так и торчала в груди, хотя теперь уже ничто не мешало ее вынуть.

– Как же так… – дрожащим голосом спросил воевода и перевел взгляд на Зимобора. – Ты видел, да?

– Что видеть? – устало отозвался Зимобор. – Вон – стрела. Все равно не выжил бы – легкие пробиты.

Кровь на подбородке и на шее Бранеслава уже высохла, Доброгнев попытался было ее вытереть, но не смог и снова закрыл лицо руками. Он не привык плакать и не мог себе такое позволить на глазах у дружины, но он очень хорошо понимал – погиб единственный сын Столпомера, погиб, не оставив других наследников. Он присутствовал при постригах трехлетнего мальчика, годами наблюдал, как тот растет, сражается с ровесниками сначала деревянным мечом, потом железным, но тупым; гулял на пиру в честь двенадцатилетия княжича, получившего настоящий меч и ставшего мужчиной… В Бранеславе видели надежду, будущее, гордость и продолжение рода полотеских князей – и вот он лежит, навек закрыв свои соколиные очи, и не будет ни будущего, ни надежды, ни славы…

Зимобор глянул на море. Люди Рагнемунда не спешили подходить к усадьбе, их вообще не было видно.

– Говорят, их князь тоже убит, – сказал он Доброгневу, понимая, насколько слабое это утешение.

Для Бранеслава больше ничего нельзя было сделать. С трудом поднявшись, Зимобор пошел назад к кораблю. Ему все хотелось пересчитать своих и убедиться, что их не так мало, как казалось.