Лесная смерть

На улице, оказывается, очень жарко, воздух тяжел и неподвижен. Стеф прилежно катит мое кресло, насвистывая «Море». Солнца я не ощущаю — должно быть, погода пасмурная. Сильно пахнет травой. какая-то птица — словно в отчаянии — заливается пением. Стеф перестает насвистывать.

— Я как-то странно себя чувствую, когда думаю о том, что вы меня никогда не видели.

Лично я нахожу странным совсем другое: что за дружба может быть между Полем — человеком деликатным и тактичным — и таким вот грубым животным.

— Интересно, каким вы меня себе представляете? Ну, к примеру… тощим или толстым?

Идиотский вопрос — разве я в состоянии ответить на него? Однако Стеф тут же осознает свою ошибку.

— Ну, скажем… толстым и большим?

Я приподнимаю палец. Вряд ли я разочарую тебя, приятель.

— Точно! Я вешу девяносто кило, а рост у меня — метр восемьдесят.

Интересно: он намерен ознакомить меня со всеми своими параметрами или как?

— Виржини вас очень любит.

Наверное, только этот тип способен вот так вдруг менять тему беседы: сходу на сто восемьдесят градусов.

— Смерть брата сильно потрясла ее. То есть ее сводного брата. А потом еще все эти остальные убийства детей… Не понимаю, почему Поль не попросил на службе перевести его куда-нибудь в другое место. Все это, должно быть, просто ужасно для Элен. Они, конечно, переехали — но всего на каких-то пятнадцать километров от того жуткого места… А вы, по-моему, просто восхитительны.

Это уже, пожалуй, поворот на все триста шестьдесят градусов.

— Меня в свое время очень удручала мысль о том, что мне придется с вами познакомиться: при виде инвалидов всегда делается как-то не по себе. А потом, я даже не знаю, как это вышло… в общем, все оказалось просто замечательно.

Ну-ну, рассказывай!

— До такой степени замечательно, что Софи закатила мне потом настоящую сцену ревности, представляете? Наверное, вы пробуждаете во мне те чувства, что может испытывать, пожалуй, дикий индеец, которому подвернулась возможность похитить потерявшую сознание белую женщину.

Я тут же представляю себе, как этот Кинг-Конг, взвалив меня на спину, трусцой устремляется за хребты Сьерра-Невады!

— И я очень ревную вас к Полю. Терпеть не могу, когда он к вам прикасается.

Псих. Еще один псих. Мозг у меня вдруг срабатывает быстрее микроволновой печи, в которую сунули пиццу: та иголка… может, это был он? Однако сия мысль так же внезапно обрывается, ибо кресло мое неожиданно замирает на месте. За спиной у меня раздается какой-то глухой звук — словно что-то рухнуло на землю. Набитый песком мешок? Что он там такое замышляет?

Полная тишина. Совсем рядом со мной, радостно щебеча, пролетает какая-то птица. Стеф? Что-то мокрое шлепается мне на предплечье. Я чувствую, как по всему телу пробегают мурашки. Еще одна капля. От страха я покрываюсь гусиной кожей. Где-то вдалеке гремит гром; я облегченно вздыхаю — это всего лишь гроза. Но Стеф? Удалился в кустики по малой нужде, что ли? Почему он больше не разговаривает со мной? Дождь постепенно усиливается — он вот-вот превратится в настоящий потоп. Мне становится не по себе. Я ведь даже не знаю, где мы. Могу лишь предположить, что уже успели проехать через Видальский «лес» — зеленый массив с тщательно расчищенными дорожками для прогулок; это самый короткий путь к моему дому от жилища Фанстанов.

Молчание Стефа начинает всерьез беспокоить меня.

Ну вот — мы наконец снова трогаемся в путь, ибо коляска сдвигается с места. Тем не менее мог бы и объяснить мне причину столь внезапной остановки. Я приподнимаю палец, пытаясь дать ему понять, что хотела бы услышать хоть что-нибудь. Напрасный труд. Но что это на него вдруг нашло? Он гонит коляску на бешеной скорости, по каким-то кочкам, я трясусь всем телом, словно кусок приготовленного на желатине воздушного десерта. Этот тип и в самом деле — псих.

Ох, не нравится мне все это, совсем не нравится. Моя коляска катится все быстрее. Уже и ветер в ушах свистит. Дождь теперь хлещет по-настоящему. Крупными каплями, буквально заливая мне лицо. Ох, ну конечно же! Я просто дура самая распоследняя. Он всего лишь бросился бегом, чтобы спасти меня от этого дождя! Боится, что я насквозь промокну. И все-таки мог бы хоть что-то сказать. Резкий поворот вправо — совсем как на ралли в Монте-Карло, и у меня вдруг создается такое впечатление, будто меня бросило вперед. Стало быть, теперь мы катимся вниз.

Однако по дороге к моем дому нет никакого спуска.

Точно! Этот парень — чокнутый! Коляска натыкается на что-то, я едва не вываливаюсь из нее. То и дело приподнимаю палец, но — никакой реакции, коляска по-прежнему летит куда-то вниз. Теперь я хорошо понимаю, как чувствовал себя тот младенец, что лежал в знаменитой коляске из фильма "Броненосец «Потемкин». Как только мы вернемся домой, я… ну… при первом же удобном случае… если вдруг кто-то примется меня расспрашивать… О, черт! Я не могу даже пожаловаться на него, я, черт побери, вообще ни на что не могу пожаловаться!