Лесная свадьба

— И никакой тут оказии нет, — пояснил Илья. — Просто-напросто медведь хотел опять медом полакомиться. В наших лесах много дуплистых деревьев, часто там встречаются пчелиные семьи. Меду бывает по пять-шесть пудов. А медведь — большой охотник до меду… Слышишь, как гудят провода?

И правда, гул натянутой проволоки чем-то напоминает шум пчелиного роя.

— Я думал, — говорю им, — медведь хочет сообщить леснику о моих лыках, гляжу — нет. Он дергает за проволоку. Значит, думаю, медведь рассердился на самого лесничего и теперь пытается оборвать телефонную связь.

— Ну, тут-то ты загибаешь, — заметил Апасов Егор, поняв мою шутку. — Мы хотели наказать Топтыгу за грабеж, а ты, беличья душа, спугнул его.

Из рассказов охотников я узнал: накануне ночью медведь «гостил» на пасеке Тулаева Ильи, лакомился медом. Илья с Егором с утра гонялись за косолапым, но безуспешно. Лишь кое-где видели его следы…

Так я спас лесного сладкоежку от неминуемой расплаты. А он хоть бы спасибо сказал…

2

Ну, ладно, раз начал про медведей, так и быть, еще расскажу… Слушайте.

Знакомый мой Ефим Михайлович, по прозвищу Ефим-Петушок, однажды приходит ко мне и говорит радостно:

— Братишка Миронушка! Бери скорей ружье! Медведь объявился.

Я и на самом деле, рванулся к стене, где на вешалке висела централка.

— Где? Как? — второпях расспрашиваю его. — Рассказывай, — говорю, — по порядку.

— Вот и рассказываю. На Лашманской вырубке медведь задрал корову. Пойдем на ночь в засаду и самого его уложим. Согласен?

«Зачем упускать такую добычу?» — думаю. Мысленно вижу вырубку и на ней убитого нами медведя.

— Согласен, Ефим Михалыч, — только и успел я сказать.

А Михалыч быстро повернулся и выбежал из избы.

— Приходи скорей, буду ждать! — донеслось до меня со двора.

«Ай-яй, какой ты прыткий, Ефим-Петушок! Увидел следы и засуетился».

Ефим из русских. Но по-марийски говорить умеет не хуже иного марийца. Он в деревне нашей к одной вдовушке в дом вошел, вот его и прозвали «Ефим-Петушок». Ефим много лет служил лесным сторожем, но не было слышно, чтобы сказали, мол, Петушок убил медведя. Я тогда еще был молод и мало знал Ефима. Да и сейчас вспоминается мне он чаще всего по той памятной охоте на медведя…

Когда я пришел к Ефиму, он уже собрался и ждал меня. Не мешкая ни минуты, мы тронулись в путь.

Еще в дверях Ефим меня предупредил:

— Не надо попадать людям на глаза: удачи не будет. Пойдем по-за гумнами.

Шагая п) тропинке через поле, он рассказывал:

— Когда идешь по делу да навстречу баба попадет — лучше воротись домой. Все равно удачи не будет. Кошка перебежит дорогу — тоже охоты не будет.

Но на этот раз на опушке леса мы встретили не бабу, не кошку, а мужика из нашей деревни, Ивана Сергеева. Он возвращался домой с Лисьего болота и нес полное ведро клюквы.

Как только мы разминулись, Ефим продолжил:

— Счастливый человек встретился, у него восемь сыновей. Будет и нам удача.

Радуется Ефим. Он все говорит, говорит, я только успеваю поддакивать: «Да-да… Так оно… Верно…»

За сосновым бором тропинка пролегла ложком, а тут мы выбрались и на Лашманскую вырубку. Когда-то здесь очень давно глухо шумели угрюмые ели. Говорят, в царствование Петра Великого их с корнем вырывали и увозили на Волгу, а потом отправляли для строительства кораблей.

Мы свернули с тропинки… Вдруг Ефим вытянул указательный палец:

— Видишь? Вон лежит корова.

Кроме груды хвороста я ничего не вижу.

— Где?

— Да вот же, гляди лучше, — Ефим потянул меня к хворосту.

Под грудой хвороста и в самом деле была корова. Земля вокруг утоптана, видны пятна крови.

— А зачем ты ее закидал сучками? — поинтересовался я.

— Не я закидал, — ответил Ефим. — Медведь ее завалил хворостом…

Солнце опустилось к горизонту, оно освещает теперь только макушки деревьев и скоро совсем скроется. А нам предстоит еще приготовить места, узнать, кому и откуда стрелять.

— Вот как, братишка Миронушка, слушай, — говорит Ефим. — Хоть сердись, хоть не сердись, а в медведя первым я должен стрелять. Если не свалю его, а только пораню, тогда пали ты. Как-никак, я все же старый охотник — десять лет в лесу живу… А вот ты, кроме глухаря да зайца, никого не убивал. Позор! — твердо закончил Ефим и этак пренебрежительно сплюнул.

— Ефим Михалыч, — говорю я, — да ведь и я не в свидетели пришел с тобой в лес и не для того, чтобы помогать тебе ношу нести… Нам обоим надо разместиться одинаково удобно.

— Так-то оно так, — отвечает Ефим, почесывая затылок.

И тут я понял, что ему хочется убить медведя непременно самому.

— Да ведь здесь медведь будет все равно, что на привязи…

— Как разместимся? — перебиваю его рассуждения.

— Как договорились, — отвечает он. — Я заберусь вот на эту ель (показывает на дерево, что около задранной коровы), а ты полезай на ту (он вытянул палец в сторону одинокой ели поодаль от медвежьих запасов).

— Как бы там ни было — медведь… Не шутка вступать с ним в единоборство, — говорю ему.

— Пусть он сначала придет, я уж ему покажу, — прервал меня Ефим.

Пожелав друг другу удачи, мы разошлись. На елке я устроил сиденье, да такое — хоть спать ложись!