Очень умна. И выводы делать она тоже умела. А потому не осталось вокруг нас никого из плоти и крови — обезумевшая отравленная злобой чаща согнала сюда свою исконную армию, и я в ужасе оглядывала ровный строй ходоков из терновых шипов, кряжистые, плотоядные деревья, готовые рвать и жрать любую живую плоть, и ползущие, словно змеи, ядовитые лианы…
Мне конец.
Мне просто конец, да такой лютый, что и врагу не пожелаешь.
И тут вдруг, во всей этой ситуации, почувствовала я что-то такое… увиденное не так уж давно.
Знак Ходоков я вспомнила.
А затем слова, что тогда сказала я охранябушке: «И если на меня знак Ходоков наложить, она примет удар на себя, и распределит так, чтобы всем досталось по капле — она чаща, она действует инстинктивно, а если на каждый охранный куст по капле яда, это ведь мелочь по ее мнению».
И я тогда даже в страшном сне не могла представить, что столкнусь с чащей, которая подверглась подобному воздействию. Потому что у такой чащи нет слабых мест. И у ее армии слабых мест тоже нет. И эти кусты, деревья и ползучие ядовитые лианы, им не страшны ни магические атаки, ни огонь. Заповедная чаща неуязвима.
А эта конкретная еще и умна сверх меры.
Очень умна.
Она не последовала за охранябушкой, иначе бы он не продвинулся так далеко. Она не стала вмешиваться в мою битву с нежитью, потому что не сочла меня опасностью. Но как только я выдала свою принадлежность к лесным ведуньям — оказалась тут мгновенно. И с единственной целью — уничтожить.
Обезумевшая отравленная скверной многовековая озлобленная и крайне умная чаща против одной очень глупой ведьмы, из которой и лесная ведунья тоже вышла не самая умная.
Я стояла, сжимая дрожащей ладонью клюку, и понимала — мне не выстоять. Обезумевшая переведенная в боевой режим чаща от меня и клочка не оставит, она меня попросту уничтожит. С особой старательностью уничтожит. Это ее задача — уничтожать тех, кто несет опасность в ее лес.
И я просчиталась, сильно просчиталась — я недооценила противника. Не подумала, что чаща Гиблого яра настолько умна. И вот теперь все, что мне оставалось — думать. Волки будут уничтожены, это я понимала. Но себя я спасти могла — а для спасения охранябушки и всего Гиблого яра этого будет достаточно.
А потому я использовала запрещенный прием, отлично зная — у Гиблого яра нет хозяйки. Я не ощутила ее ни прикоснувшись к земле, ни даже сейчас, когда против меня открыто выступила вся чаща. А у чащи, особенно брошенной и одинокой, есть одна слабость, всего одна слабость, одна-единственная и… я ведь ничего не теряю.
— Чаща Заповедная, — сказала негромко, но в мертвой тишине голос прозвучал оглушающее, — ты уж прости за вторжение, и за визит несогласованный тоже прости, но тут дело такое…
Я медленно положила ладонь на живот, которого вообще еще не было, и сообщила:
— Ребеночек у меня скоро народится.
И замерло войско неуязвимое. Змеи-лианы раскачиваться перестали. Деревья застыли. Кусты шипы втянули.
Несколько секунд тишина висела жуткая, а затем прямо передо мной, между мной и стеной светящейся призванной воды, пророс росток, из него лепесток, из того поднялась, сплетаясь из ветвей и лиан Заповедная чаща Гиблого яра. Ох и страшна она была… Я свою голозадую ругала частенько, но моя была миленькая и родненькая, а тут почти такая же, да только в волосы ее зеленые человеческие головы вплетены, пальцы в крови несвежей, на лице оскал звериный, в глазах пустота и мрак, а еще несло от нее гнилью и разложением, и затошнило меня так, словно и правда в положении… я даже рукой рот прикрыла, сдерживая то ли рвотный позыв, то ли крик ужаса.
И чаща изменилась в тот же миг!
Исчезла с пальцев ее кровь, из волос головы мертвые, запах гноя сменился ароматом травы мятной, а глазницы засияли светом радостным, и выражение на морде стало, прямо как у моей чащи. Наклонилась она резво, к животу моему присмотрелась, выпрямилась, засияла улыбищей, и руками жест изобразила, словно ляльку покачивает.
Вот те раз!
Я была уверена, что эта чаща меня не тронет, только если решит, что я беременная. Такое случалось в прошлые времена, если ведун или ведунья лесная гибли, одичавшая чаща могла выбрать себе женщину беременную, завести заманить в лес с помощью нечисти, да приняв роды, забрать себе ребеночка, чтобы из него вырастить хозяйку себе, али хозяина. Так вот о таком я думала, что заманит-закроет выходы из Яра гиблого, но нет — все оказалось хуже. На порядок хуже. Неземное счастье сияло на морде чащи Заповедной, жуткие ядовитые пауки уже трудились над чепчиками да пеленками, прямо здесь, от пути проложенного мечом и огнем не отходя, лианы начали соревнование на кто лучше люльку сплетет, а чаща начала мне радостно вкусняшки подсовывать — ягоды малины, к слову скверной не отравленные, землянику даже достала откуда-то…
И это ошеломило страшным осознанием — чаща знала, что отравлена.
Чаща знала, что прогнила.
И чаща не хотела такой оставаться.