Леший просьбу исполнил мгновенно, а в баньке и вовсе помог — водой поливал, пока стучащая от холода зубами ведьма, вымывала из волос все еловые иголки, да веточки и листочки, что после ночёвки в лесу завсегда в волосах найдутся. А потом уже я про мыло от русалок вспомнила, с ними всё вымылось запросто.
В избушке с мокрыми волосами и сползающим полотенцем моталась вещи собирала — на стирку русалкам. Можно было и магией, но русалки лучше стирали, да и магию сейчас поберечь следовало. Потом переоделась в предпоследнюю чистую сорочку, платье натянула чародейское, сегодня тёмно-зеленое, туфли чёрные, прежние взяла, я в лесу, не до моды. С грустью расчесала волосы, с которых чернота сходить то уже начала потихоньку, вздохнула тяжело.
— Точно с ведуньей надумала? — леший от меня не отходил, видать тоже аспида остерегаться начал, али за честь мою девичью решил попереживать.
Всё ж событие-то какое — на честь эту ценители нашлись, я уж и позабыла что такое случается.
— Точно, — я вновь посмотрела на себя в зеркало и подумала, что опять мне жгучей брюнеткой ходить.
— Может отложишь? — Лешинька не рад был моему решению.
— Отложу, конечно, — вздохнула я. — Тут по ночи бой опять, от того силы придётся беречь. Да только для начала, душу, что в теле заперли, излечить нужно.
Верный друг призадумался, и тихо спросил:
— А сумеешь?
— Трансформация души больших затрат не потребует, — ответила я, вновь проводя гребнем по волосам.
Остановилась, помолчала, глядя в зеркало на себя, такую чужую и непривычную в этом платье чародейском, и тихо добавила:
— Особенно если эту душу подарили лесу.
Леший тяжело поднялся со скрипнувшего стула, ближе подошёл, на меня бледную взглянул да и спросил:
— Как это?
А как…
— Её имя — Дарима. Дарима, то есть — лесу она была от рождения подарена. И лес этот дар принял. Вот почему жизнь в ней бьётся до сих пор, несмотря ни на что.
И я посмотрела на отражение лешего, что стоял за мной. И вот и он и я понимаем преотлично — нельзя жизнью детей распоряжаться так, словно не родитель ты, а господин, и волею твоей ребёнок должен жить, но иные этого не понимают отчего-то. Савран, уж насколько человек вроде неплохой, а и тот Луняшу готов был отдать лесу. И хорошо мне предложил, а если бы Силе Лесной? Силушка согласилась бы, без слов и вопросов согласилась бы, и тогда была бы жизнь Луняши навеки к лесу прикована. Разве ж можно так?
Когда я вышла из избушки, на клюку опираясь, аспид странно на мои волосы посмотрел. А волосы как волосы, распущенные только, чего на них глядеть?
Вторым, кто поглядел странно, был Савран — достойный купец не в Нармин опосля разговора отправился, время бы потерял, а так в Весянки успел и русалки с кикиморами теперь разгружали телегу.
Вампиры, волкодлаки и моровики сидели в сумраке леса, да и тоже на меня глядели. И вот отдохнуть бы им, а нет — ждут. Интересно же всем, что ж я буду делать с ведуньей мёртвой, что в октагоне бесновалась.
Но никакого представления я для них не устроила.
Прошла тишком к границе защитного восьмиугольника, присела, на клюку опираясь, ладонь к земле приложила и, вскинув голову, посмотрела прямо в мёртвые глаза ведуньи.
Миг, и от ладони моей разрядом молнии по земле помчалась к ведунье изумрудно-зелёная сила Леса. Контур октагона был смят, оплавился горный хрусталь, пошатнулась мёртвая ведунья…
Пошатнулась, да и опала чёрным пеплом.
Вот она была — а вот её и нет.
Но я продолжаю держать ладонь на земле, и по проторенному силой Леса пути, течет уже моя, иная, ведьмовская магия. Она течет споро, да впитывается в чёрном пепле уничтоженной ведуньи.
Секунда, вторая, третья…
И среди чёрного пепла пробивается зеленый росток, рвётся к свету, раскрывается изумрудными листочками…
Когда я поднялась и направилась к ростку, вокруг меня царила тишина. Молчали вампиры, волкодлаки, моровики, русалки, кикиморы, Савран и даже аспид. Все стояли в оцепенении, сопровождая взглядом каждый мой шаг.
А я чего? Я подошла, подхватила росток с горстью земли, да и пошла сажать его, болезного.
И тут позади раздалось нервное:
— А… а госпожа лесная ведунья так с каждым может? — спрашивал неожиданно Савран.
— А чёрт её знает, — нервно ответил ему Гыркула, который обычно вообще с людьми не разговаривает. — Но впечатляет.
И затем ещё кто-то из русалок вдруг сказал тихохонько:
— А волосы-то теперь совсем чёрные.
— Чернее ночи, — поддакнула ей одна из кикимор.
Я остановилась, развернулась и сообщила очевидное:
— Вообще-то я ещё здесь и всё слышу!
— И че? — меланхолично вопросил Кот Учёный, проявившись у дерева.
А действительно…
Внимательно посмотрела на Кота… Кот понятливо исчез. Глянула на русалок — те принялись за работу с удвоенной скоростью. На кикимор… кикиморы на меня смотрели как-то… необычно.
— Дааа, — протянула одна из них, поправляя мухомор в волосах зелёных. — Видать аспид как мужик того…