Лесная ведунья 2

И вот словно солнце померкло. Села я, Агнехран более не удерживал, лишь на меня смотрел так, словно готов был многое отдать, чтобы не было этих слов, и необходимости уйти тоже не было. Но жизнь она такая, иногда у нас просто нет выбора.

— Я в лес, — сказала, поднявшись, и платье оправив.

— А я? — спросил Агнехран.

«А тебе нельзя» — подумала, на него глядя, но сказать вслух не смогла, лишь головой отрицательно покачала.

— Все еще не доверяешь? — с нескрываемой горечью вопросил он.

И вот что сказать ему на это?

Сказала правду:

— Ты архимаг.

Странно усмехнулся охранябушка, да и молвил ожесточенно:

— Это даже не ответ, Веся, это приговор!

Вздохнула я, да молчать не стала, честно призналась:

— Ты архимаг, охранябушка, ты мой лес Заповедный уничтожить одним ударом можешь, а в нем и чисть и нечисть, в нем дом для всех, кто потерял его. Так как тебя впустить, скажи мне?

И говорили мы тихо, а тот, кто за пологом стоял, громко молвил:

— Ваша светлость!

Но я из полога вышла первая.

На детину, что потревожил нас взглянула неприветливо, и поняла — не маг он, а так, служивый давний, да только служивый этот на меня так поглядел, что ясно стало — вообще не испугался. А я взяла и напугала. Носом длинным горбатым, мордой зеленою барадавчитою, космами нечесаными, шляпой с поганкою. Не отошел — отлетел служивый, а после застыл, челюсть отвесив.

Оно понять можно его было — следом за мной маг Агнехран вышел, за талию обнял меня, страхолюдину такую, да спиной к груди своей прижал, и попросил тихо:

— Не уходи, пожалуйста.

Я руку поверх его ладони положила, из груди стон рвался, но я удержалась, и ответила шелестом травы:

— Не могу.

Уходила не оборачиваясь.

Так и ушла. А едва в лес шагнула, сомкнула за спиной моей Леся кусты терновые, припрыгала ко мне клюка моя верная, встретил взглядом суровым леший, а я… вот хоть вой.

В Гиблом яру цвели цветы. Белые, красивые, ароматом пропитавшие весь воздух даже и над рекой, а еще в яру цвела Ярина. Металась чаща моя Заповедная от дерева к дереву, каждое силой своей питая, каждому помогая. У меня на то сил уже не было, устала я, совсем устала.

И сидела теперь на берегу, одной рукой воды касаясь, второй крепко клюку яра Гиблого сжимая — она все рвалась помочь Ярине да русалкам, что ручьи серебряные подземные пением поднимали, но отпускать было нельзя — это из меня скверна вся ушла неведомо как, а клюка еще частично полна была силы нежити, так что нельзя. И держала я ее, а она как щенок на привязи, все рвалась и рвалась.

Водя появился неожиданно — из воды прямо под рукой моей вынырнул, улыбнулся широко-нахально, опосля приосанился, плечами могучими поигрывая, и вопросил:

— Хороша ли работа моя, а, хозяйка лесная?

— А то, — согласилась я, — уж постарался так постарался. Чуть меня с лешим не угробил, но постарался — этого не отнять.

И Водя сник. И тут же ясно стало — сам едва на плавнике держится, устал смертельно за ночь эту, а когда я потребовала остановиться, он же всех и остановил, и русалок своих и болотников моих. И чего ему то стоило, я и представить не могла. Только вот уже закат почти, а Водя только сейчас появился, и зная точно утверждать можно, что до мига этого он в беспамятстве был, иначе раньше бы пришел.

Руку протянула, ладонь к щеке его прижала, он плечом придержал мою ладонь, отпускать не хотел. Да только разговор нам предстоял, и разговор сложный.

— Весь лес, Водя, зачем весь лес?

Водяной руку мою своей накрыл, к лицу своему прижал чуть сильнее, да и сказал все честь по чести:

— Хотел, чтобы все это закончилось. Одним ударом нежить добить хотел.

Но я руку отняла, посидела молча, на работу Ярины глядя, и сказала тихо:

— Это лес, Водя, это лес. Нельзя в лесу одним ударом ничего сделать, кроме как уничтожить его!

Рывком Водя из реки на берег выбрался, сел со мной рядом, а хвост в ноги трансформировать не смог, видать сил совсем не было, на меня посмотрел, кивнул обреченно.

— Знаю, Веся, знаю… Но я тебя в это дело втянул, я за собой вину ощущаю, пойми меня.

— Понимаю, — ответила безрадостно.

Потому что не было радости. Вообще не было.

Ни капельки радости здесь. Назад я хотела, в шатер светлый, в заботу сердешную, да в объятия мага, того о котором все время забываю, что он маг. А ведь маг он, Веся, он маг… нельзя к нему, совсем нельзя.

— Ты грустишь, — сказал Водя задумчиво.

«Я тоскую» — подумала, с трудом слезы сдерживая.

— Хорошо все, — отмахнулась от дум печальных. — Справляемся. Не без ошибок, не без трудностей, но справляемся. У меня леший есть, ты есть, войско цельное, и аспид непобедимый. Сдюжим, в любом случае сдюжим.

Кивнул Водя задумчиво, хвостом по воде плеснул, да и сказал повинно:

— Прости, что вышло так, что на тебя удар пошел, виноват я.

— Не ты, — я головой покачала, — не ты, Водя. О том, что клюка заповедная в Гиблом яру гниет обреченно, знать не могли ни ты, ни я.

Помолчал водяной, затем спросил напряженно:

— А как такое быть может? Как случилось-то? Ведуньи-то мертвые, нежитью обращенные, с клюками каждая!

Кивнула я, слова его подтверждая, да добавила тихо: