За страницами романа, рассказывающими обо всех этих людях, мы следим с живейшим вниманием и неослабевающим интересом. Но порою живое взаимодействие характеров как бы замирает в романе; Виктор выходит на тропу «одинокого владыки», и когда он оказывается предоставленным самому себе, то возникает и такое ощущение, словно бы новые его подвиги совершаются не ради пользы общего дела, но придумываются автором для того лишь, чтобы украсить самого Виктора, прибавить ему славы. Да и сама эта слава начинает тогда ощущаться преувеличенной, чрезмерной, искусственно подогреваемой автором. В такие подвиги входит бутафория, недостоверность. А большой исторический фон суживается тогда до тривиальных личных обстоятельств, — из поля зрения исчезает всё, кроме борений героя, вынужденного выбирать между Ашихэ и Тао, равно ему дорогими. Речь, тут конечно, не о том, что история любви Виктора попала в роман не по праву. И не о том, что полная поэтической чистоты любовь к Ашихэ оказывается внезапно столь осложнённой возникшим влечением Виктора к дочери доктора Ценгло. Всё это неотъемлемые права автора, на которые посягать нельзя. Но дело в том, что «зов плоти» начинает в этих главах чересчур властно предопределять дальнейшее развитие романа, разворачивавшегося поначалу по иным законам.
Ещё немного, и барсук победил бы тигрёнка. Но Игорь Неверли — талантливый писатель. И, следуя природной склонности своего таланта, он не позволил ни авантюрно-завлекательному сюжету, ни истории очередного любовного «треугольника» окончательно возобладать над показанным глазами художника фрагментом истории нашего времени.
Понеся некоторые потери, о которых сказано выше, «Лесное море» сохранило ряд несомненных и крупных достоинств. Своеобразная и до сих пор неизвестная ни польскому, ни нашему читателю жизнь в шугаях, ставших в годы второй мировой войны одним из участков борьбы за лучшее будущее человечества, показана в романе Игоря Неверли правдиво и ярко.
Партизанки, которые уговорились разжигать костры на вершинах таёжных гор, подавая сигналы из отряда в отряд, твёрдо знают, что только смерть, настигшая кого-либо из них, может помешать огню вспыхнуть в условленный час.
У героев «Лесного моря» вера в победу не знает сомнений. Сомнение не обожгло их сердец, точно так же как чистая душа Ашихэ не осталась незапятнанной, несмотря на трудное детство, проведённое ею в грешных «вавилонах» Харбина. Правда и мужество, ясность и самоотверженность — вот достояние, которое делает неизмеримо богатыми и счастливыми нищих, голодных и прошедших через смертельно опасные испытания обитателей лесного моря. Здоровый и светлый моральный климат присущ был и прежним книгам И. Неверли. Он полностью сохранён им в новом романе, и именно это свойство позволяет надеяться, что «Лесное море» полюбится советскому читателю так же, как успели ему полюбиться «Парень из Сальских степей» и «Под фригийской звездой».
И Виктор Доманевский в этом романе — хоть и в иное время и в совершенно иных обстоятельствах — вырастает на той же закваске, на какой рос Щенсный в романе «Под фригийской звездой». Борец, с юных лет понявший, что настоящее личное счастье всех людей на земле, пылкий патриот и убеждённый интернационалист, Виктор совершает в романе непрерывное восхождение на гору. Пусть временами он сбивается на тропы «одинокого владыки»; мы верим, что это не его тропа. И он, в самом деле оправдывая это наше доверие, успевает подтвердить, что готов пройти до конца свой истинный путь вместе с теми, с кем он впервые ступил на него.
Мы расстаёмся с Виктором в трудный для него момент.
Он несёт на руках Ашихэ, смертельно раненую в схватке с врагами. Он продолжает взбираться вверх и вверх, чтобы снова увидеть на перевале того самого меченного тигра, с которым так часто перекрещивались его пути. Однако на этот раз к нам приходит ощущение, что встреча будет последней и тропы их разойдутся навсегда.
Победа над вражеским фортом, одержанная после того, как Ашихэ досталась её смертная пуля, — залог близкой главной победы, залог возвращения Виктора на незнакомую ему, но дорогую родину, залог будущего его дочери, которую оставляет умирающая Ашихэ.
С перевала видно лесное море. Но видны впереди и другие горы, и мы верим, что Виктор сумеет их одолеть.
Часть первая. ПИОН
ШУ-ХАЙ[1]
Дождь перестал так же внезапно, как начался. Буйный и тёплый, он в этот день был не похож на июньские «цветные» ливни Маньчжурии — струи его не переливались всеми цветами радуги и цветочной пыльцы.
Ветер дул из-за гор, с Жёлтого моря, и нагонял стаи туч, тяжёлых, сплошных, без единого просвета. Солнце бесследно скрылось за сопкой на западе, а месяц ещё не серебрил воды Муданьцьзяна. На тайгу, медленно наполняя её сумраком и шелестами лесными, сошла ночь, сошла незаметно, мало чем отличаясь от дня.